Анна Баркова - Восемь глав безумия. Проза. Дневники
— Удивительно! Странно! Не на митингах, конечно, а через своих депутатов и делегатов рабочие массы этих стран умоляют освободить их от коммунистического гнета.
— Это не рабочие массы… Это буржуи, национал-фашисты… отщепенцы шлют к вам свои делегации.
— А разве там сохранились буржуи и национал-фашисты в таком количестве, что могут присылать к нам довольно многочисленные делегации? Состав депутаций нам известен: рабочие, интеллигенты, крестьяне.
— Это все маскировка… Кроме того, среди рабочих и крестьян есть отсталые элементы, это не секрет.
— И много этих отсталых элементов?
— Конечно. Их нужно перевоспитывать, пробуждать в них сознание своих интересов.
— Чем перевоспитывать? Танками?
— Опять эта клевета! Танки мы пустили в ход по просьбе венгерского революционного правительства против явно реакционных элементов, мятежников-хортистов[42].
— А как вы отличили их в толпе от передовых элементов? Были же в толпе и рабочие… очень много рабочих… Это тоже не секрет.
— Рабочие все были на нашей стороне… А отребье — да! — было перебито. И венгерский народ благодарит нас за это, и вообще вы, кажется, подвергаете меня допросу. Здесь не международный трибунал… И еще неизвестно, кого международный трибунал будет судить.
Гость, не теряя спокойствия, с прежней тонкой улыбкой, все так же пристально глядя в глаза беснующемуся хозяину, тихо, но необыкновенно четко ответил:
— Международный трибунал будет судить побежденного.
— То есть вас, — гулко захохотал хозяин. — Вы будете побеждены. Капитал будет низвергнут — таков железный закон истории.
— С вашей точки зрения, — не повышая голоса, заметил гость.
— Точка зрения марксизма-ленинизма и есть единственно правильная точка зрения.
— Правильных исторических точек зрения нет, Ваше превосходительство. Нет и непререкаемых экономических и политических учений. В этих науках сначала создают схему, а потом втискивают факты… Не избежали этого ни Маркс, ни Ленин. Вот в точных науках с фактами обращаются почтительнее и то далеко не всегда правильно истолковывают их. Всякая теория — только рабочая гипотеза. И ваша гипотеза, дорогой хозяин, отживает свой век.
Хозяин с недоумением уставился на гостя. Он, должно быть, ничего не понял.
— Что отжило?
— Ваша доктрина, ваша религиозная догма, — любезно объяснил гость.
Хозяин вскочил, сжал кулаки, но сейчас же опомнился и насильственно улыбнулся:
— Учение Маркса — Ленина? Религиозная догма? Это оклеветание учения пролетариата. Законы общественного развития, открытые Марксом, так же реальны… как мы с вами.
— Я не имел намерения клеветать на ваши верования. Я сам человек религиозный, но я примыкаю к католической церкви, а не к марксистской.
— Самое передовое материалистическое учение, учение восходящего класса — церковь, религиозная догма! — бурно и торжествующе хохотал хозяин. — Вот оно, просвещенное мнение господ буржуазных идеалистов.
— А вы думаете, что материалист не может быть религиозным? Я считаю, что безбожников гораздо больше среди идеалистов.
— Среди идеалистов? Среди мракобесов? Здравствуйте, я ваша тетя! Так у нас говорится, — спохватился хозяин.
— Я знаю это выражение.
— Где вы так хорошо изучили русский язык? — вдруг с завистью спросил хозяин. — Я ни одного языка не знаю, а теперь изучать поздно и некогда.
— Вы слишком много работаете, поэтому быстро отстаете от движения культуры.
— Мы отстаем? Мы? Наше производство в пятьсот раз превышает довоенное…
Гость снова поморщился.
— Цифры довольно точные вашего промышленного роста мне известны, — кратко заметил гость. — Они сильно расходятся с вашими. О качестве же вашей продукции говорить не приходится. Впрочем, — любезно и с иронией добавил он, — для международных выставок вы изготовляете неплохие вещи.
Хозяин вспыхнул:
— Только для выставок?
Гость не ответил на этот вопрос, а веско заговорил, отделяя каждое слово, будто диктовал:
— Мы встретились, чтобы выяснить: удастся нам мирно сосуществовать или уничтожим правых и виноватых, коммунизм и капитализм, промышленность и сельское хозяйство, культуру и религию, женщин и детей… и себя самих, что, согласитесь, для нас с вами имеет некоторое значение.
— С нами нельзя вести переговоры с позиции силы. Мы не боимся угроз, — немедленно отбарабанил хозяин тоном ученика первого класса.
— Ни одно уважающее себя правительство не ведет переговоры с другим правительством с позиции бессилия. Вы очень любите всюду и всегда употреблять фразу, которую вы сейчас произнесли… А, в сущности, она бессмысленна.
Мы с чертом, невидимые, сидели на диване. Я с интересом читала мысли собеседников. Иностранец думал: «За всю свою политическую жизнь не встречал еще подобных идиотов. И как идиоты они очень опасны, потому что безответственны». А хозяин говорил про себя: «Выкуси! Пришел торговаться — нужда заставила. Политики!».
А вслух он сказал:
— Позиция силы — это позиция угрозы.
— Нет. Позиция силы — это позиция силы. Вам никто не угрожает, но вам, я бы сказал, очень деликатно доказывают, что и ваших угроз, ваших странствований по всему миру и неудобных для политических деятелей митинговых выступлений тоже никто не боится… А я лично сейчас только изобразил вам положение, в которое попадем мы все, если грянет атомная война.
— Надо прекратить гонку вооружений. Надо запретить атомное оружие. Надо ликвидировать военные базы.
— Надо! — сказал гость. — Ликвидируйте ваши базы. Выведите войска из других стран. Предоставьте их своей судьбе. И мы ликвидируем наши базы… причем нас тоже умоляют, чтобы мы их не ликвидировали.
— Ага! Вывести войска. Подчинить молодые народные демократии вашему диктату.
— Ну что вы! Не так давно авторитетные лица у вас утверждали, что можно вывести войска отовсюду — социалистическое строительство не прекратится.
— Ну да! Ну конечно! Мы выведем. А вы ликвидируйте Европейское объединение.
— Европейское объединение, Соединенные Штаты Европы, — идея не новая. Она зародилась лет шестьдесят назад и, к сожалению, слишком поздно осуществляется… После двух мировых войн.
— Значит, не ликвидируете?
— Нет. Мы не можем предоставить Европу вашему диктату.
— Ваше объединение ущемляет интересы отдельных стран, Франции например. Урезывает их суверенитет и оскорбляет национальное достоинство.
— Отдельные страны охотно поступились частичкой своих национальных интересов и суверенитета для того, чтобы избавиться от бесконечных войн за жизненное пространство, за прибыли монополий, как вы любите выражаться, и за химерические идеи.
