Генрих Гофман - Гитлер был моим другом. Воспоминания личного фотографа фюрера
К тому времени, то есть к 1927 году, Гитлер уже пользовался большой популярностью. Стоило ему появиться в баре или ресторане, как его тут же окружали члены партии и охотники за автографами, поэтому он предпочитал проводить свободное время в узком кругу близких друзей в спокойном уединении под сенью деревьев. Однако и там он оставался сдержанным. Его отношение к Гели всегда было корректным и благопристойным, и только его взгляд, когда он смотрел на нее, нежность в голосе, когда он обращался к ней, выдавали глубину его привязанности.
Когда Гитлер переехал в дом 16 по Принцрегентштрассе, он поселил ее в красивой, подходящей для юной девушки комнате с восхитительной обстановкой, изготовленной на лучших мебельных фабриках Мюнхена. В этом холостяцком доме витал дух какой-то простоты. Гитлер не упускал случая похвалить поварское искусство Гели; и это неудивительно, что Гели добивалась успеха в кулинарии, так как ее мать, которая в течение долгого времени вела хозяйство Гитлера, была исключительной кухаркой.
Дядя относился к Гели с благоговением, можно сказать, преклонялся перед ней, и даже мысль о любовной связи наверняка не приходила ему в голову. Для него она олицетворяла идеал молодой женщины – красивая, свежая и неиспорченная, веселая и умная и такая же чистая и прямодушная, какой сотворил ее Бог. Он наблюдал за ней и любовался ею, словно какой-то ученый муж, открывший редкий и прекрасный цветок, и единственной его заботой было лелеять и защищать ее. Много лет он нанимал известного учителя пения, чтобы он давал ей уроки, но что касается ее личной жизни, то тут он не проявлял такого великодушия и, казалось, был одержим желанием постоянно присматривать за ней.
Но Гели, девушка двадцати лет с непоседливым характером, хотела быть свободной, путешествовать и встречаться с людьми, а не сидеть тихо день за днем за тем же столиком в том же кафе. Она мечтала пойти на масленичный бал, но Гитлер не хотел и слышать об этом. Однако Гели настаивала и не давала ему покоя, пока он в конце концов не согласился – но только на том условии, что вместе с ней пойдем мы с Максом Амманом, владельцем «Фёлькишер беобахтер» и очень старым и доверенным другом Гитлера. Он велел, чтобы мы отвели ее в «Дойчес театер», где проходил знаменитый бал-маскарад, и нам с Амманом пришлось пообещать, что мы уведем Гели с бала ровно в одиннадцать часов!
Мне поручили заказать известному модельеру Инго Шредеру несколько эскизов платьев для Гели на этот случай. Когда я передал их Гитлеру, он выбросил их всем скопом. Он сказал, что эскизы очень красивы, просто великолепны, но слишком вызывающи, и Гели наденет обычное вечернее платье.
Когда Гели и мы по обе стороны от нее, словно два хранителя ее невинности, покинули бал в одиннадцать часов, ее настроение отнюдь нельзя было назвать праздничным, и я должен признаться, что мы ей сочувствовали. На таком балу главное веселье начинается только после полуночи.
Театральный фотограф запечатлел нас троих – разумеется, не веселой кампанией с бокалами пенного шампанского, но строгой официальной группой, где Гели стояла между двумя сторожевыми псами; и это фото Гели своевременно представила дяде на следующий день.
Я напрямик высказал Гитлеру свои мысли.
– Герр Гитлер, – сказал я, – Гели не просто плохо переносит несвободу, в которой живет, она из-за этого совершенно несчастна. Это было очень заметно на балу. Хоть вы и разрешили ей пойти на бал, вы не дали ей никакой возможности повеселиться, наоборот, вы только еще сильнее подчеркнули невыносимо узкие рамки, в которые ее загоняете.
– Знаете, Гофман, – ответил он, – я принимаю будущее Гели так близко к сердцу, что чувствую своим долгом лично присматривать за ней. Да, я люблю Гели, я мог бы на ней жениться! Но вы знаете мое мнение насчет женитьбы, вам хорошо известно, что я твердо решил оставаться холостяком. Поэтому я сохраняю за собой право наблюдать, с какими мужчинами она общается, пока не появится подходящий человек. То, что сейчас Гели кажется несвободой, на самом деле есть разумная предосторожность. Я намерен позаботиться о том, чтобы она не попала в сети какого-нибудь бесчестного авантюриста или мошенника.
Конечно, Гитлеру не приходило в голову, что Гели глубоко влюблена в кого-то другого, в человека, которого знала с давних венских дней.
Кто он, что было между ними, отвечал ли он ей взаимностью, а если да, то почему они не поженились, никто точно не знает. Гели была очень скрытной девушкой. Ее самой близкой подругой была моя жена Эрна, которая любила ее и восхищалась ею, не только как творческая натура, очарованная прекрасным, но и как человек, любующийся многими достоинствами ума и характера Гели. Хотя их связывали очень близкие отношения, лишь однажды несчастная Гели, возможно, уже не в силах выносить свое бремя и ища утешения у более зрелой женщины, приоткрыла завесу, скрывавшую самые затаенные мысли. Но снова, как бы раскаиваясь в своем порыве, остановилась, едва только начав.
– Вот так! И никто не может ничего поделать, ни я, ни ты. Так что поговорим о чем-нибудь другом, – резко сказала она.
Моя жена поняла лишь то, что Гели влюблена в одного венского художника и ужасно несчастна из-за этого. И, несмотря на все свое нежное сочувствие, несмотря на предложенную помощь, если только она может чем-то помочь, Эрна больше не добилась от Гели ни единого слова.
Прекрасное настроение, которое всегда демонстрировала Гели, было не более чем притворство. Конечно, ей льстило, что дядя, всегда такой серьезный и неприступный, скрывавший все свои чувства от остальных, так предан ей и отбрасывает сдержанность в ее присутствии. Она не была бы настоящей женщиной, если бы галантность и щедрость Гитлера не производили на нее впечатления. Но его жесткий контроль за каждым ее шагом, запрещение водить знакомство с мужчинами и бывать в обществе без его присмотра казались невыносимы этому характеру, свободному как ветер.
Возможно, я единственный до конца понимал, что она чувствует. Я изо всех сил старался убедить Гитлера относиться к ней по-другому, но мои усилия ни к чему не привели. Он очень сильно боялся потерять Гели и был уверен, что только теперешними методами может уберечь ее от опасности.
Конечно, Гели знала, что Гитлер влюблен в нее, но она не подозревала о силе его любви, столь глубокой и столь эгоистичной, как любая великая любовь. Она с ужасом осознала правду после одного вполне невинного происшествия.
Однажды мой друг Эмиль Морис, один из старейших членов партии, который много лет был шофером Гитлера, пришел ко мне бледный, взбудораженный, сам не свой от волнения. Дрожа под впечатлением от пережитого, он рассказал, как заехал к Гели с абсолютно невинным визитом. Они шутили, смеялись и болтали о всякой всячине, как это всегда бывало в компании с Гели. Вдруг в комнату вошел Гитлер. «Никогда в жизни я не видел его в таком состоянии», – сказал Морис. Побагровев от гнева и возмущения, Гитлер яростно набросился на него. Последовала столь ужасная сцена, что Морис всерьез испугался, как бы Гитлер не застрелил его на месте.
