Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
— Конечно, Павел Антонович. Если есть такая организация, то как же мне оставаться в стороне?
— Тогда прошу познакомиться с нашим уставом.
Фиолетов прочел отпечатанный на гектографе («У них и гектограф есть», — подумал он) текст устава: «Цель устройства колонии — объединение ссыльных, оказание пособия своим членам посредством выдачи ссуд, способствовать политическим ссыльным в приискании квартиры…»
— Кстати, Иван Тимофеевич, как у вас с жильем? Устроились?
— Пока не устроился… Я, видите ли, к жене приехал… А она сама живет на птичьих правах.
— Квартирными делами у нас занимается товарищ Шефнер, но список свободных комнат есть и у меня. Вот, например, довольно удобная квартира у Новоселовых на Первой… Комната с кухонькой, отдельный вход. И не очень дорого — четыре рубля в месяц. Вас это устроит?
Назавтра они перебрались на новую квартиру, и Фиолетов сразу поехал в лес за дровами. Лошадь дал хозяин, Иван Иванович, степенный мужик, уже в летах, бородатый, как все старообрядцы. Он вышел на крылечко и смотрел, как его новый квартирант запрягает лошадь. Последний раз Фиолетов занимался этим делом в детстве, однако не забыл и выдержал экзамен.
— Глянь-ка, — сказал хозяин, — царский преступник, а запрячь коня горазд… Ладно, с тобой по первому разу поеду, а то заблукаешь сам-то.
Доверие хозяина было завоевано, и это обрадовало Фиолетова. Кто знает, может быть, и этого человека удастся обратить в свою веру, научить его разбираться, что к чему. Не только в Баку надо будоражить людей, и раз судьба, при помощи царя-батюшки, забросила его в этот медвежий угол, то и здесь надо продолжать делать то, что делал он в Баку.
Комната им понравилась. Теплая, с трубкой, в которой весело потрескивали звонкие березовые дрова. Фиолетов намаялся за день, сам перерубил все привезенные из лесу бревна, сложил по-хозяйски в поленницу, а вечером долго сидел рядом с Ольгой у огня на низенькой скамеечке, молчал и думал, что жизнь, если разобраться, совсем неплохая штука…
На следующий день Фиолетов разыскал Дусю.
— А, женишок приехал, — приветствовала она гостя.
— Пришел поблагодарить тебя.
— Не за что… А я, Ванечка, уезжаю из Яренска. В Кадников переводят.
— Вот как… Ну что ж, удачи тебе…
Первые три-четыре дня он намеревался заниматься только домашними делами, но уже на второй день не выдержал и собрался искать библиотеку. Еще в баиловской тюрьме он твердо решил, что за годы ссылки подготовится и сдаст экзамен на аттестат зрелости.
Хозяева квартиры не знали, где помещается в Яренске библиотека, пришлось спрашивать на улице у прохожих.
— Как раз туда направляюсь, — ответил Фиолетову коренастый молодой человек в легоньком не по сезону пальтишке. Лицо его было закутано башлыком, надетым поверх фуражки.
— Вот и хорошо, вместе пойдем.
Человек в фуражке ухмыльнулся и скосил на Фиолетова глаза.
— Я, собственно, понятия не имею, где у них тут библиотека. Только вчера приехал.
— По своей или по чужой воле?
— Кто ж сюда по своей воле приезжает!
— И то верно… Может быть, познакомимся? Фиолетов Иван, политический ссыльный.
— Зевин Яков…
— Володя! — В голосе Фиолетова звучало неподдельное удивление. — Вот это да… Черт полосатый, так закутался, что тебя и не узнать. Гляжу, облик вроде знакомый, а чей — не догадываюсь. Ну здравствуй! Так, значит, тебя тоже в Яренск? На сколько?
— На два года. А тебя?
— На три… И голос на твой не похож, — продолжал оправдываться Фиолетов.
— Хриплю, Ванечка. Простудился в дороге.
С Яковом Зевиным, которого в Баку звали подпольной кличкой Володя, Фиолетов встретился впервые год назад. Партийную работу они вели в разных районах: Фиолетов в Балаханах, Зевин в Городском районе — и виделись редко.
— Еще кто из наших есть в Яренске? — спросил Зевин.
— Ольга Банникова…
— Тебе повезло… Я ехал сюда из Вологды вместе с Шендеровым. Он рассказывал, что вы с Ольгой у него квартиру снимали.
Фиолетов кивнул.
— Было дело… Значит, нас, бакинцев, уже четверо. Сила, как любит говорить Вацек…
Бесплатная земская библиотека-читальня за неимением казенного помещения занимала комнату в доме священника Покровской церкви Добрякова. Отец Иосиф и его многочисленная семья — матушка Прасковья Кондратьевна, четверо взрослых дочерей и сын, студент Томского университета, — сочувствовали политическим ссыльным и помогали им. Отец Иосиф в нарушение всех мирских и церковных правил мог, например, обвенчать холостяка с неразведенной женой, только бы они оба остались в Яренске. «Политические ссыльные считают его своим священником, — докладывал яренский исправник начальнику Вологодского жандармского управления, — и все совершающиеся с ними браки, крещения, похороны обязательно исполняются о. Добряковым… Все его семейство проникнуто либерализмом и весьма неблагонадежно в политическом отношении».
Комната, куда они вошли, живо напоминала Фиолетову библиотеку в Черном городе, где он впервые получил книги, рекомендованные Лидией Николаевной. Здесь тоже была своя Лидия Николаевна, но выглядела она совсем по-иному: пожилая, полная, с тугим пучком седых волос на затылке — и звалась Варварой Порфирьевной.
— Милости просим, господа, — приветствовала она вошедших. — Раздевайтесь, у нас тепло.
Несколько шкафов с книгами были распахнуты и кое-где сверкали бронзой корешков. На большом круглом столе лежали газеты и журналы «Природа и люди», «Вокруг света», «Нива»…
— Выписываем двадцать два журнала — на любой вкус, — сказала Варвара Порфирьевна. — И десять наименований газет.
— А учебники у вас есть? — спросил Фиолетов.
— Конечно… Вам по какому предмету?
— Да по всем… — Он хотел было добавить: «кроме закона божьего», но спохватился: вдруг библиотекарша имеет отношение к хозяину дома?
Варвара Порфпрьевна улыбнулась.
— «По всем» тоже есть… Спрос на учебники у нас большой, особенно среди приезжих… таких, как вы. Да и беллетристику берут тоже в основном политические ссыльные. Коренное население, увы, не больно сильно в грамоте.
— А вы бы кружки организовали. Или некому руководить?
— Пробовали. Но встретили резкое осуждение со стороны господина исправника.
— Тогда надо, чтобы каждый ссыльный научил грамоте хозяина или хозяйку, у которых стоит на квартире.
— Прекрасная мысль! — похвалила Варвара Порфирьевна. Она взглянула на Фиолетова. — Вот вам бы и начать!.. Вы у кого снимаете комнату? У Новоселовых? Иван Иванович человек грамотный, но, кроме псалтыря, ничего не читает.
— А мы его попробуем приобщить к чему-нибудь другому, что понужнее, — сказал Фиолетов.
Варвара Порфирьевна достала из шкафов несколько учебников: по географии, логике, словесности, три тома «Истории государства Российского» Карамзина.
— Если вас, господин Фиолетов, интересуют книги… как бы это выразиться поделикатнее… которые не в чести у нашего уездного исправника, то за этим вам следует обратиться в колонию ссыльных, к господину Платонову.
— Спасибо за совет, Варвара Порфирьевна. Я обязательно им воспользуюсь.
Зевин остался дочитывать свежие газеты, а Фиолетов ушел, забрав с собой тяжелую пачку книг.
— Обязательно заходи к нам. Первая улица, дом Новоселовых, — сказал он Зевину, прощаясь.
— И вы с Ольгой. Мы с Шендеровым обосновались на Задней у Самсоновых.
Уездный Яренск был самым бедным и самым заброшенным из всех городов губернии. «Макар к нам телят никогда не гонял», — с грустной улыбкой говорили приезжим яренцы. Про Яренск кто-то сочинил плохонькие и обидные стишки, которых патриоты города (а они конечно же были) стеснялись и старались не вспоминать, хотя стшики эти и были напечатаны в какой-то книжке:
Яренск! Яренск! Город грязный,
Захолустный городок.
Люд живет в тебе приказный,
Инвалид без рук, без ног.
Из мещан пятъ-шесть, не боле,
И те — нищий наголо!..
Еще ссыльных поневоле
Преступленье привело.
И все же в захолустном этом городке, отстоящем от губернской Вологды на семьсот шесть верст, жизнь не замерла и не остановилась. Местная интеллигенция старалась скрасить провинциальное свое существование тем, что с помощью ссыльных устраивала любительские спектакли и музыкально-литературные вечера, выписывала «Ниву» с приложениями и жадно ловила политические новости, привозимые ссыльными…
— Батюшки-светы, сколько книжек принес! — воскликнула Ольга, когда Фиолетов ввалился в комнату с тяжелой пачкой в руках.
— Тут и тебе кой-что есть, и Ивану Ивановичу.
— Хозяину? — удивилась Ольга. — А ему-то зачем?
