Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)

Квадригою им родственных коней
У Марафона правила Афина;
Неспешна поступь, горделивы спины,
Как будто вожжи все еще у ней;

По Древности, меж толпищ и теней,
И сквозь Средневековые годины
Прошли четыре медных исполина,
А ныне топчут пепел Наших Дней.

Путем, внесенным в тайные анналы,
В Грядущее, что сбудется когда-то,
Они идут по Времени устало,

И голубей воркующих легато
Несется с холок их, когда каналы
Рябит закат, как свойственно закату.

Давно, когда наш мир еще был юн
И Времени виски не поседели,
Раздался из глубин морской купели
Басовый звук каких-то странных струн;

Земля, и воды, и Зефир-шалун
Богиню велемощную узрели;
На раковине, словно в колыбели,
Ее качал послушливый бурун.

И ныне море вынесло на брег
Венеры торс из океанской дали —
Катался он по дну за веком век,

Пока не стерлись лишние детали;
И мрамор тела светит, словно снег,
Невинной белизной из-под вуали.

Сияют нимбы, словно купола,
На фресках монастырского придела;
Но краски блекнут в церкви опустелой
С тех пор, как вера от людей ушла.

Еще звучит последняя хвала,
Что ангелы поют осиротело;
Но зелень одеяний побурела,
И мутен лик витражного стекла.

Век, их создавший, кончился давно,
И злато нимбов — отблески заката,
А ночь спрядет им смертное рядно;

Младенчество людей с улыбкой брата
Оберегать им было суждено.
Теперь они уходят без возврата.

На их иконах золотой оклад
Мерцал в соборах долгими веками;
Там плыл дымок кадила над скамьями,
Звучал органа громовой раскат;

Там, как душа, не ведая преград,
Псалом пасхальный возносился в храме;
Вставали там державными князьями
В тиарах папы подле царских врат.

Но время скрыло их вуалью дымной;
Теперь они в музее на стене,
А рядом фавн с корзиной гроздьев спелых.

Их руки сжаты, с уст слетают гимны —
Иль то мольбы уносятся вовне,
Ища приюта в душах очерствелых?

Пред нами голова, что без пощады
Мечом неумолимым снесена;
Змеиных тел колышется копна;
Недвижность век; оцепенелость взгляда.

Из бледных губ текут потоки смрада,
И, ужаса посмертного полна,
Струится пара едкого волна,
Верша свой путь на Небеса из Ада.

Гадюк ослепших ядовитый ком
Пытается от мертвого чела
Прочь уползти, подергиваясь слабо;

В усильи тщетном спутаны клубком,
Покуда смерть их гибкие тела
Не распрямит. На змей взирает жаба.

Застав однажды Фауста врасплох,
Лукреция приподнялась со стула,
Волшебный перстень с пальца потянула,
Пока он спал, прекрасный словно бог.

И мигом юный лик его иссох,
Морщины сетью обтянули скулы;
Ревнивица на старика взглянула,
И с уст ее слетел злорадный вздох.

У Жизни есть волшебное кольцо —
В нем Вера в Провидение и Благо
Заключена — не трогайте его!

Иначе тут же юное лицо
Сползет с костей обойною бумагой,
И одряхлеет мира естество.

Гниют суда старинные в пучине,
Дублонов груз покоится в песке;
Утопленник сжимает в кулаке
Даров любовных мертвые святыни;

И видеть можно в бездне темно-синей
Луга морской травы невдалеке;
Их плети к солнцу тянутся в тоске,
Неугомонно кончики щетиня.

Вот так лежат в душе, на самом дне,
Несобранных мечтаний урожаи,
Дары, напрасно отданные мне;

Из тех глубин для них возврата нет,
Но я порой меж рифов созерцаю
Утерянного золота отсвет.

Угрюмый смуглолицый гений зла
И наш хранитель, ангел белокрылый,
Сидят, увлечены игрой постылой,
Где пешки — мысли, короли — дела.

Вот вражьего ферзя рука взяла,
Чем судьбы наши сразу изменила;
И победитель сбросит нас в могилы,
Сметя чужие пешки со стола.

Порою мы следим за их досугом,
Где движутся фигуры в свой черед,
И душам воздается по заслугам;

Очередной непредсказуем ход —
Но если отвернемся мы с испугом,
Без нас игра по-прежнему пойдет.