Ольга Орлова - Газданов
Нефтепромышленник Абрам Осипович Гукасов (Гукасянц) уже издавал газету «Возрождение», что требовало постоянных вложений. Газета платила еще и гонорары своим авторам, среди которых числились такие признанные мастера, как Надежда Тэффи, существовавшая в основном за счет регулярных фельетонов в газете, или Владислав Ходасевич, литературные обзоры которого являлись для него основным источником заработка. Таким образом, Гукасов внес свою лепту в поддержание отечественной словесности, а вопрос с литературной молодежью считал вне своей компетенции.
Нефтепромышленник — миллионер Степан Григорьевич Лианозов время от времени выплачивал разовые денежные премии литераторам. Но в издательские дела мало кто хотел влезать — ненадежно, да и нерентабельно.
И когда Осоргин затевал новое дело, он, конечно, обо всем знал и на коммерческий успех особых надежд не возлагал. Но все же он попытался сделать все возможное и в 1929 году выпустил две книги — «Мальчики и девочки» Ивана Болдырева и «Колесо» Василия Яновского.
«В 1929 году мне было двадцать три года, — рассказы Яновский, — в моем портфеле уже несколько лет лежала рукопись законченной повести — негде печатать!.. Вдруг в "Последних новостях" появилась заметка о новом издательстве — для поощрения молодых талантов: рукописи посылать М. А. Осоргину, на 11-бис, Сквер Порт-Руаяль.
А через несколько дней я уже сидел в кабинете Осоргин (против тюрьмы Сантэ) и обсуждал судьбу своей книги. “Колесо" ему понравилось. Он только просил его почистить»
Следующей после книги Яновского по плану должна была идти книга Газданова «Вечер у Клэр».
Накануне Гайто читал Осоргину несколько отрывков, и тот, даже не запомнив, как следует, название, сразу оценил будущее произведение по достоинству и предложил Газданову издать роман. Но денег за него не обещал.
И тут появился на горизонте Яков Поволоцкий. Он основал здесь, в Париже, издательство еще в 1910 году и даже открыл отделения в Москве и Петербурге. Во время войны, конечно, было не до русских книг, однако уже в 1919 году издательство возобновило работу. За последние десять лет дела у Поволоцкого шли не особенно хорошо и для повышения интереса со стороны читателей и главным образом меценатов издательство решило обратить на себя внимание открытием новых талантов. Газданову обещали выплатить серьезный гонорар, и Гайто дрогнул. Он отдал роман Поволоцкому, а Осоргину написал покаянное письмо, в котором просил своего старшего друга простить ему «измену» и объяснял ее затруднительным материальным положением.
Накануне Нового 1930 года консьержка передала Гайто коротенькую записку от Осоргина с просьбой зайти к нему вечером для беседы.
Гайто двигался не спеша, стараясь не поскользнуться на липкой слякоти — в конце декабря в Париже шел снег, превращавшийся в жижу, едва соприкоснувшись с землей. Но не это было главной причиной его неторопливости.
Гайто отправился к Осоргину в состоянии, близком к обморочному. Ситуация, когда его порядочность стояла под сомнением, была для него мучительна. Он никогда не решился бы изменить своему слову, если бы не имел твердого убеждения, что каждый труд должен быть оплачен. Собственно, эту позицию, вместе с извинениями, он и постарался изложить в письме к Осоргину. Но Гайто не был уверен, поймет ли его Михаил Андреевич, и потому ничего кроме тревоги и беспокойства по дороге до дома Осоргиных испытывать не мог, а уж предполагать благоприятных последствий визита не мог тем более.
Осоргин сам открыл дверь и с первых слов был так дружелюбен, что все внутреннее напряжение, которое испытывал Гайто, исчезло мгновенно. Михаил Андреевич поздравил Гайто с выходом замечательной книги, заметив, что с пониманием относится к выбору автором издательства. И сразу без обиняков предложил отправить книгу на отзыв Максиму Горькому. Гайто был несколько ошарашен подобным предложением. Ему показалось сомнительным, чтобы Горький захотел читать книгу неизвестного эмигрантского писателя.
В ответ Осоргин хитро улыбнулся и пожал плечами: «Обычно он читает все, что я ему посылаю».
Газданов шел домой окрыленный, вдыхая парижский воздух, который на несколько мгновений даже показался ему почти таким же зимним и морозным, как в сибирские времена их первого с отцом путешествия. И хотя он прекрасно осознавал иллюзорность своих ощущений, но он был рад самой возможности возникновения каких бы то ни было иллюзий, от которых успел отвыкнуть за десять лет странствий.
И тому, что в эти минуты он ощущал себя избранным, а не просто безликой, анонимной единицей среди сотен тысяч русских вольных или невольных эмигрантов, осевших здесь, – и этой иллюзии он был благодарен в тот чудесный вечер.
Но больше всего он, конечно, был благодарен самому Осоргину. Необъяснимая доброта и деликатность Осоргина вызывали удивление. Если бы Гайто знал тогда Осоргина чуть ближе, удивляться бы ему не пришлось.
О чем же не знал Гайто, возвращаясь домой со Сквер Порт-Руаяль?
Во-первых, он не знал о том, что задолго до покаянного письма Гайто кто-то заранее шепнул Осоргину о продаже «Вечера у Клэр» другому издательству. Во-вторых, он не предполагал, что Михаил Андреевич, не понаслышке знакомый с жестокой нуждой, сразу простил Гайто и потому никакой обиды на молодого автора не держал. И в-третьих, не дожидаясь извинений Гайто и даже не запомнив точного названия его произведения, Осоргин уже заведомо готовил Горького к чтению романа.
8 ноября 1929 года, то есть за полтора месяца до выхода книги, он сообщал Горькому: «У нас тут (точнее — в Берлине) объявился неплохим писателем Сирин; проглядите в последней книге "Современных записок" его "Защиту Лужина". Он же написал роман "Король-дама-валет". И еще я жду немало от Г. Газданова, книжка которого ("Вечера у Кэт") скоро выйдет в "Петрополисе"; автор еще очень молод, студент».
Осоргин считал Горького одной из самых замечательных и несомненных фигур первой трети XX века. «Мимо Горького, — писал Осоргин, — история русской литературы и даже русской революции никоим образом пройти не может». Их взаимная симпатия отражена в переписке, начатой по инициативе Горького. В 1924 году он предложил Осоргину участвовать в журнале «Беседа». Журнал издавался в Берлине, и Горький надеялся на пересылку части тиража в Россию. Тогда же Осоргин, которого никогда не покидало «лирико-психологическое» (как выразился редактор «Современных записок» М. Вишняк) желание вернуться на родину хотя бы пером, выслал Горькому первую часть своего неоконченного «Сивцева Вражка».
Алексей Максимович ответил благожелательным письмом, содержащим подробный анализ текста. «Искренне желаю Вам удачи, — заключал Горький, — и меня сильно волнует Ваше начинание, значимость коего я понимаю».
