Белла Ахмадулина - Поэзия народов Кавказа в переводах Беллы Ахмадулиной

Та женщина, неведомая мне,
И по причине, неизвестной мне,
Так плакала, припав лицом к стене,
Беду свою всем телом понимая.
Внимала плачу женщины стена.
Я торопилась — чуждая страна
Меня ждала. Мой поезд был — «стрела».
Шла в даль свою толпа глухонемая.

Взлетел гудок. Стакан пустился в пляс.
Как бледный мим, витал во тьме мой плащ.
И вдруг огромный безутешный плач
Меня настиг средь мчащегося леса.
Печальный поезд сострадал ему —
Колёсами, считающими тьму,
Он так звучал, внушая боль уму,
Как будто это плакало железо.

Болтался плащ. Приплясывал стакан,
О, спешка мира! Как рвануть стоп-кран?
Плач, как палач, меня казнил стократ.
Подушка сна была груба, как плаха.
Остановитесь, поезда земли!
Не рвитесь, самолеты, в высь зари!
Мотор столетья, выключись, замри!
Виновны мы в беде чужого плача.

Повремени, мой непреклонный век,
С движением твоим — вперед и вверх.
Стой, человек! Там брат твой — человек
Рыдает перед каменной стеною
И бьется лбом в затворенный Сезам[183].
Люби его! Внемли его слезам!
Не торопись! Пусть ждет тебя вокзал
Прогулок меж Землею и Луною.

В природе — сытость влагою и сырость.
Октябрь желает желтым малевать.
Вот и свершилось то, что сердцу снилось:
Прощай! Разлуки нам не миновать.

Ступай! Иди, куда идти велит
Неверности тяжелая свобода.
Я помогу тебе — поторопись,
Мой опыт провожаний так велик,
Я преуспела в этом, как природа
В искусстве провожать листву и птиц.
В дорогу соберу тебя сама:
Все вспышки губ, все россыпи и клады
Тайн безымянных — отдаю! Возьми!
Ах, странник мой, полна твоя сума —
В ней все твои неистовые клятвы,
Непрочные, как детский вздор весны.

Что вспоминать — давно растрачен август,
Душа и лес зияют в октябре.
Не медли же — мне пустота не в тягость,
О, благодарствуй — добрый путь тебе!
А слёзы — пусть их — это лишь ошибки
Моих зрачков. Всё минет без следа.
Мой опыт провожаний так обширен,
Так замкнута моей судьбы тропа…

Ты волосы мои ласкаешь нежно
Задумчивыми пальцами худыми…
Так горный ветер, солнечный и снежный!
Ласкает утром рощи молодые.

Ты видишь одинокий волос белый.
Так вот где горе давнее осталось!
Рука твоя на миг похолодела:
В нем цвет зимы, непрошенная старость.

Ты не грусти. Тебе нельзя пугаться
Ни седины печальной, ни морщины —
Всегда в снегу вершина Арагаца[185],
Всегда весна цветет в его лощинах.

Но больше нету волоса седого —
Уловка помогла тебе простая.
Какой же лед, холодный и суровый,
Под пальцами твоими не растает?

Мы много дней оставим за плечами,
Но тот же взгляд останется и голос,
И будешь ты, как раньше, как вначале,
Отыскивать один, но темный волос.

Себя, молодого, я видел во сне,
Себя, молодого, на черном коне.
Я был смельчаком, Я коня понукал.
Цветы задевали меня по ногам.
Ах, мама, к чему бы мне видеть во сне
Себя, молодого, на черном коне?

И мама сказала печально и мудро:
«Те горы — не горы, а утро — не утро.
То зрелость влечет тебя…
Что же, лети!
Будь счастлив.
Желаю удачи в пути!»

Мне снилось: я криком коснулся вершин,
Я подвигов много в пути совершил,
Я падал и снова коня горячил,
А воздух был свеж и немного горчил,
И я улыбался себе самому…
Ах, мама, к чему бы всё это, к чему?

А мать улыбнулась мне тихо и слабо:
«Работай, мой сын, то влечет тебя слава.
Ты славы добьешься.
Ну что же, лети!
Будь счастлив.
Желаю удачи в пути!»

Дыша от усталости часто, неровно,
Народ я увидел, много народу,
Стоял тот народ, головою качал
И на вопросы мои отвечал.
Как странен мой сон. Я его не пойму.
К чему эти старцы? И дети к чему?

А мама коснулась ладоней моих:
«К тому эти люди, чтоб помнить о них.
Ты их не забудь!
Ну что же, лети!
Будь счастлив.
Желаю удачи в пути!»

Там, за преодоленными горами,
Иные горы для преодоленья,
И слово мне дано для утоленья,
Для услажденья страждущей гортани.

Слова тщеты, как я гнушался вами,
По слову мое горло горевало,
Я знал неодолимость перевала
Меж совершенным словом и словами.

О слово, — влага, лакомая свежесть,
Ты — колокол, глаголящий в тумане,
Кратчайший путь между двумя умами
И вечная разлука всех невежеств.

Ты — лунный свет, вместившийся в окружность
Поющих губ, ты — синева, ты — сущность,
Ты учишь силе и внушаешь ужас,
Оружье ты, но ты и безоружность.

Ты просишь соразмерности, ты — способ
Гармонии, но вовсе не бесплодность,
Ниспослан всем, но только мудрым познан
Твой прочный корень, воплощенный в посох.

В ничтожном шуме сутолоки бренной
Ты — ласточка привета из вселенной,
Чтоб разум принял поцелуй целебный,
Исторгнутый любовью речи древней.

Ты — крайностей родимое соседство,
Ты — исцелитель и спаситель сердца,
Но нет надежней и смертельней средства,
Чтоб кровь добыть с его живого среза.

Я сопрягаю горы и глаголы,
Я шел в горах, я там иду и ныне.
Преодоленье — суть судьбы и книги.
Я жив. Я преодолеваю горы.