Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Как-то ночью мы с Ляпиным то ли после репетиции, то ли после концерта тащились по Малой Садовой в поисках алкоголя и набрели на мобильную студию, которая была пришвартована к Дому Радио. Дверь была приоткрыта и оттуда доносилась музыка «Beatles». Мы были очень коммуникабельны и решили заглянуть. Мы были с инструментами и ребята, которые там были, нас не испугались и пригласили зайти. Это оказалась фантастического уровня шестнадцатиканальная студия. Мы познакомились с Виктором Глазковым и уже через несколько дней писали треки, которые не успели сделать у Тропилло. Я записал виолончель в песне про «Архангельского всадника» (я не помню её точного названия) используя местный флэнджер. Как я уже говорил, что у меня была идея-фикс, мне хотелось играть с флэнджером. Как же с ним управляться я не имел опыта и не смог объяснить Виктору, что же я хочу. Звук получился очень гадким и закрученным в трубочку. Это было плохо, но так и осталось. Также, в этой же студии, мы записывали голоса в песне «Рок-н-ролл мертв». Это программное произведение, которое неизменно становилось кульминацией любого концерта, совершенно провалилось в студии. Соло Саши Ляпина красиво, но лишено того прорыва, которого он добивался на концертах. Наши три голоса были записаны с разной обработкой в разных акустических пространствах. Правда они были спеты с разной динамикой, Дюша там почему-то очень сильно кричит. Это демонстрация полной художественной самодеятельности, как по части исполнения, так и по части записи. К сожалению, эти тенденции устоялись, и Боб, который всегда выступал в роли продюсера и сам делал все сведения, вторые голоса уводил на второй, а точнее десятый план, оставляя свой голос непропорционально выпуклым. Постепенно это стало распространяться и на инструменты. Получалось так, что игра собственно группы, в которой все голоса и инструменты имеют равное значение, превратилось в вокально-инструментальный аккомпанемент. А что и вовсе нелепо, появились звукорежиссеры-лакеи, в функции которых входило обслуживание руководителя группы (как его стали называть) и приведение других инструментов к вспомогательной функции, которую по желанию руководителя и вовсе можно упразднить, дабы руководителю не мешала. Позже мы ещё вернемся к этой теме.
Как-то в середине лета мы с Дюшей и Михаилом катили на велосипедах из Белоострова в Ленинград и по дороге решили заехать к Алине Алонсо в Тарховку. Алины не оказалось, но дверь нам открыла милая девушка Юля Лалаева. Чуть позже мы с ней встретились и завязали знакомство. Вместе со своей подругой Мариной она увлекалась игрой в теннис и занималась на Крестовском острове в клубе «Буревестник». Однажды я приехал туда встретить её после тренировки, и она предложила мне взять ракетку и попробовать попасть по мячику. Я не попал. Это было очень занятно. На следующей неделе я взял ракетку и попробовал постоять у стенки. Меня что-то зацепило. Я ничего не понял и стал приходить каждую неделю. Вскоре Юля и Марина это занятие бросили, а я стал упорно тренироваться. Это было забавно, мне было тридцать лет и до этого времени я никогда не занимался никаким спортом. Правда я ездил на велосипеде, да в Армии бегал кроссы и сдавал какие-то нормативы.
В конце июля, сразу же после записи «Радио Африки», мы поехали в Выборг на фестиваль в парке Монрепо. Мы ехали в электричке с Васей Шумовым и группой «Центр» из Москвы. Выйдя покурить в тамбур, я был совершенно сражен красотой девушки с длинными черными волосами и в длинном белом платье, которая курила «Беломор». Она была со своей компанией, и конечно же в такой ситуации познакомиться было невозможно. Фестиваль был удивительно умиротворенным. Было несколько тысяч местных жителей с детьми. Аппарат был недостаточный, но основные вещи были слышны. Все сидели на огромной лужайке и постепенно разбрелись по всему парку. Парк Монрепо удивительно красив, он весь изрезан лагунами и фьордами. После выступления «Аквариума» я пошел гулять и исследовать окрестности. Выйдя на берег залива, я увидел ту девушку – она сидела на большом камне. Я решился подойти и сесть с ней рядом. Мы разговорились и познакомились, её звали Александрой. Издалека мы слышали, как играют группы «Центр» и «Мануфактура», самая топовая группа сезона, но меня это уже не интересовало. Мы пошли дальше и забрались на стену полуразрушенного дома. Фестиваль, который был виден вдалеке, потерял всякий смысл. Многие торопились на последнюю электричку в Ленинград. Остальные остались ночевать прямо в парке. Ночь была теплая, но мы разожгли костер, чтобы просто был огонь. Это была самая идиллическая ночь, самого умиротворенного фестиваля за всю историю отечественной рок-музыки, на которых мне доводилось бывать. Масштаб был далек от Вудстока, но дух был тот же. Все перезнакомились и всю ночь болтали, кто-то купался. Среди тусовщиков из Москвы оказались Володя и Ольга Железняковы, с которыми мы на долгие годы стали друзьями.
Через неделю я позвонил Александре, мы встретились и пошли к Дюше на день рождения. Ей оказалось всего девятнадцать лет, но она выглядела значительно взрослее. Мы стали видеться каждый день, и я очень к ней привязался. Естественно мы познакомились со всеми моими дружками. Но когда пришли к Бобу, то Людмила сильно напряглась, почуяв угрозу. Я ещё не понял смысла происшедшего. Но что-то явно начало происходить. Наверное, с виду это было похоже на то, что я стал ухаживать за Александрой, и она мне действительно очень нравилась. Но наше общение строилось на чем-то другом. Она была на одиннадцать лет моложе меня, но при этом я не только не чувствовал никакой разницы в годах, а наоборот я был восхищен её знанием и мудростью. Пожалуй, я ей поклонялся. Когда видишь это написанным, то чувствуешь, что это звучит по крайне мере странно, однако это было так. В наших отношениях не было никакой непонятости, было такое ощущение, что мы давно знаем друг друга. Мы не были, как брат и сестра, и мы не стали друзьями, это была какая-то другая, доселе мне неведомая, степень родства. Мы просто вспомнили и узнали друг друга. Как-то мы поехали к её подруге Татьяне Рыбкиной в деревню за Приозерск, где она жила со своей семьей. Мы шли через деревню мимо пасущихся лошадей, и Александра сказала, что вечером будем кататься на лошадях. Я никогда этого не делал, и меня это позабавило. Уже темнело, мы сидели на «веранде» сарая и пили чай. Александра что-то плела из веревки. Вдруг у ворот дома заблеяла лошадь. Мы вышли – прямо у калитки стояла лошадь. Александра накинула на неё уздечку из веревки и заставила меня на эту на лошадь залезть. Седла не было, но мы кое-как залезли на неё вдвоём. Было темно, и дорога была каменистая, мне стало страшно, держаться я мог только за Александру. Но она сказала, что не надо ничего бояться, и мы поехали шагом по невидимой дороге. Путь казался очень длинным, но мы быстро приехали к тому полю, где днем видели лошадей. Эта лошадь оказалась одной из тех. Мы с неё слезли и пешком пошли домой. Я лишился дара речи. Я не мог найти никакого рационального объяснения. Она же запросто сказала, что сговорилась с ней ещё днем, когда мы проходили мимо. Позже Александра сняла комнату на улице Маяковского у Наталии Корсакиной, знакомой Женьки Степанова. Месяца через два, придя к Александре, я встретил там Боба и почувствовал, что мне надо уйти. После этого мы достаточно долго с ней не виделись.
