Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Дюша тоже ушел из сторожей и устроился рабочим в жилконтору на Васильевском острове, где одна наша старинная знакомая пыталась организовать культурный центр. Михаил продолжал работать начальником вычислительного центра на Красном треугольнике. Но кем в это время мог работать Боб, я припомнить не могу.
Порой мы репетировали на Восстания всем составом, и это была настоящая дурка. Мы помещались в моей двенадцатиметровой комнате, в которой даже мне одному жить было тесновато. Мы продолжали играть в разных комбинациях, чередуя электрические концерты с акустическими. Не было никакого жесткого разделения, все зависело от предложений. Мы играли концерты почти по всем учебным заведениям, где как правило не было адекватной аппаратуры, и условия игры были запредельно унизительные. Сейчас я не понимаю, зачем это было нужно и им, и нам. «Аквариум» быстро приобретал статус группы, которую принято слушать, при этом совсем не обязательно что-либо понимать. Как я себе представляю, больше половины приходящих на такие концерты студентов ничего не слышали и не то, чтобы получали удовольствие, а скорее из вежливости пережидали окончания концерта. Мне, по счастью, не доводилось бывать на таких концертах, да я думаю, что, окажись я в такой ситуации, то непременно с такого концерта ушел бы. А скорее всего мне и в голову не могло бы придти на такой концерт пойти. Но самыми убогими были концерты во всяких НИИ, когда сугубо молодежная аудитория, вдруг менялась на людей без возраста, среди них могли оказаться пергидрольные тетки в шиньонах и кремпленовых платьях. Что это было, я не знаю, наверное это тот опыт, без которого не могло произойти и все остальное, но это точно не было рок-н-роллом. Это была подмена. В городе ничего не происходило. И если мы хотели, чтобы что-то произошло, то мы сами должны были это сделать. Пожалуй это основное, что я вынес в ходе этого опыта. Я привык к действию. Затевая любое дело, я начинал его делать, а потом уже смотреть на результат.
Когда концерты происходили в «Рок-клубе», это уже больше было похоже на реальность. По крайней мере туда приходила определенная категория людей, а половину составляли собственно музыканты, члены клуба. Все друг друга знали. Хотя зал Театра народного творчества, не всегда соответствовал характеру концертов. За несколько лет там сложилась определенная атмосфера, которая позволяла людям расслабиться. Также, с ведома «Рок-клуба», концерты пытались организовывать во Дворцах культуры, и центральной площадкой постепенно стал Дворец Молодежи. Там же проходил очередной рок-фестиваль, что уже стало больше похоже на фестиваль. Но по-прежнему эти фестивали были глуповаты, поскольку проводились как бы на конкурсной основе. Компетентное жюри, которое оценивало выступление одних и тех же групп, выглядело претенциозно. Это было в тех же традициях, что и фестиваль в Тбилиси, когда жюри в основном состояло из людей, которые не понимают и не слушают такого рода музыку, но берутся о ней судить, и ещё начинают судить и тех людей, которые её играют. К этому времени мы достигли такого удельного веса, что не имело никакого значения, как и что мы играем. Постепенно выстроилась определенная иерархическая пирамида, и мы оказались на её вершине. Так получалось, что без мест было нельзя. И кто-то должен был быть первым. Было понятно, что на этом фестивале нам было уготовано это первое место. Таким образом «Аквариум» стал лауреатом этого фестиваля. Но это первенство ничего не меняло, мы должны были бороться за существование, как и все остальные. Правда возникала иллюзия, что не имеет никакого значения, как мы играем, мы почти не репетировали, и каждый концерт был репетицией перед следующим, так постепенно мы приобретали опыт концертных выступлений.
Странно, что чем ближе период времени, который я пытаюсь вспомнить, тем меньше всплывает деталей. И есть периоды, которые я вообще не помню. Помню, что как-то наши дружки из Выборга устроили нам концерт в местной дискотеке. Мы чуть ли не впервые жили, как «белые» люди, в интуристовской гостинице «Дружба» и страшно напились с какими-то финнами. Весь следующий день мы отмокали в сауне.
Мы приступили к записи альбома «Радио Африка», в записи которого был такой же хаос, как и во время предыдущих. На запись приходили те, кого удавалось собрать в этот день. Это мог быть Петя Трощенков или Майкл Кордюков. Неожиданно пришёл Женя Губерман, но в студии не оказалось полной ударной установки, и в песне «Капитан Африка» он сыграл на одном малом барабане. Когда записывали песню «Мальчик Ефграф», Ляпин пришёл со своей тогдашней женой Лилей, и мы с ней и Дюшей записали трехголосные подпевки. В этой же песне мне пришлось сыграть на басу, а также в «Вана Хойя» и ещё где-то. Я просто не помню какие песни на этой пластинке. Когда же через несколько лет она была переиздана на CD, Боб про нас почему-то забыл и не дал нам ни одной штуки. Других же пластинок он нам всё-таки выдал строго по одному «авторскому» экземпляру. Меня всегда удивляло, что у Боба стояли коробки с пластинками, и он при мне охотно дарил их всем своим знакомым, но мы такой возможности не имели. У меня есть родственники и близкие друзья, и я никогда никому не подарил ни одной пластинки. Идти же в магазин покупать их мне было неудобно. Но говорить ему об этом было бесполезно. Он мог бы резонно возразить, что он нам платит деньги, но я думаю, что при этом за издание каждого из этих альбомов, он получил уж никак не меньше каждого из нас. Но это я опять забежал вперёд.
Как-то ночью мы с Ляпиным то ли после репетиции, то ли после концерта тащились по Малой Садовой в поисках алкоголя и набрели на мобильную студию, которая была пришвартована к Дому Радио. Дверь была приоткрыта и оттуда доносилась музыка «Beatles». Мы были очень коммуникабельны и решили заглянуть. Мы были с инструментами и ребята, которые там были, нас не испугались и пригласили зайти. Это оказалась фантастического уровня шестнадцатиканальная студия. Мы познакомились с Виктором Глазковым и уже через несколько дней писали треки, которые не успели сделать у Тропилло. Я записал виолончель в песне про «Архангельского всадника» (я не помню её точного названия) используя местный флэнджер. Как я уже говорил, что у меня была идея-фикс, мне хотелось играть с флэнджером. Как же с ним управляться я не имел опыта и не смог объяснить Виктору, что же я хочу. Звук получился очень гадким и закрученным в трубочку. Это было плохо, но так и осталось. Также, в этой же студии, мы записывали голоса в песне «Рок-н-ролл мертв». Это программное произведение, которое неизменно становилось кульминацией любого концерта, совершенно провалилось в студии. Соло Саши Ляпина красиво, но лишено того прорыва, которого он добивался на концертах. Наши три голоса были записаны с разной обработкой в разных акустических пространствах. Правда они были спеты с разной динамикой, Дюша там почему-то очень сильно кричит. Это демонстрация полной художественной самодеятельности, как по части исполнения, так и по части записи. К сожалению, эти тенденции устоялись, и Боб, который всегда выступал в роли продюсера и сам делал все сведения, вторые голоса уводил на второй, а точнее десятый план, оставляя свой голос непропорционально выпуклым. Постепенно это стало распространяться и на инструменты. Получалось так, что игра собственно группы, в которой все голоса и инструменты имеют равное значение, превратилось в вокально-инструментальный аккомпанемент. А что и вовсе нелепо, появились звукорежиссеры-лакеи, в функции которых входило обслуживание руководителя группы (как его стали называть) и приведение других инструментов к вспомогательной функции, которую по желанию руководителя и вовсе можно упразднить, дабы руководителю не мешала. Позже мы ещё вернемся к этой теме.
