Елена Морозова - Мария Антуанетта
Иосиф покидал Версаль, переполненный теплыми чувствами к сестре; Мария Антуанетта со слезами на глазах попрощалась с братом. Вечером того же дня у королевы случился нервный припадок, и доктор Лассон напоил ее ипекакуаной и прописал ванны. А утром она отправилась в Трианон и надолго затворилась там, принимая исключительно близких ей женщин — принцессу де Ламбаль и мадам де Грамон. Помня, как дурно отозвался брат о Полиньяк, она не рискнула призвать ее. Впечатлительная, мгновенно вспыхивавшая и быстро гаснувшая, Мария Антуанетта преисполнилась решимости выполнять все заветы брата. Несколько дней подряд она успокаивалась, принимая ванны.
«Я с трудом покидал Версаль, ибо успел несказанно привязаться к сестре. Там я снова обрел давно утраченный вкус к жизни. Она мила и очаровательна; я провел с ней много часов, и все они пролетели незаметно. При отъезде она расчувствовалась, однако держалась достойно; мне пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы отдать приказ трогать», — писал Иосиф после прощания с сестрой, заставившей его почувствовать тепло человеческих отношений. Согласная в глубине души с братом, Мария Антуанетта решила встать на праведный путь. В письмах матери, летевших в Вену после отъезда Иосифа, Мария Антуанетта писала, что высоко оценила советы брата и намерена всегда держать их под рукой: «…уверена, он желал мне счастья, все его советы подтверждают это». «Продолжайте исполнять советы вашего друга и брата, и скоро вы увидите их благотворное воздействие», — отвечала Мария Терезия.
Пока королева, находясь в разладе сама с собой, то совершала эскапады с графом д'Артуа, то переживала приезд брата, король пытался справиться с управлением государством. Жалея об отставке Тюрго, он назначил генеральным контролером финансов женевского банкира Неккера. Так как Неккер был протестантом, в названии должности пришлось изменить слово «контролер» на «директор». Скромным образом жизни и широкой благотворительностью Неккер успел завоевать популярность у французов. Приняв предложенный ему пост, он первым делом попытался урезать расходы на содержание двора. А вскоре возникла еще одна немалая статья расходов. 4 июля 1776 года американские инсургенты приняли Декларацию независимости, объявив себя самостоятельным государством. Декларация признавала всех людей равными и наделенными неотчуждаемыми правами на жизнь и свободу. Идея всеобщего равенства, красной нитью проходившая в сочинениях Руссо, находила во Франции широкий отклик. Увидев в Соединенных Штатах Америки воплощение государства равенства, многие французы отправились за океан сражаться за свободу и равенство. Будущий генерал революции Лафайет на свои деньги снарядил парусное судно «Виктория», прибыл на нем в Америку и передал его в распоряжение конгресса. Марии Антуанетте не было дела ни до инсургентов, ни до непоседливого маркиза, устремившегося за океан воевать за непонятную ей свободу без королей. Она обрела свободу для себя и не задумывалась, почему все большее число восторженных ее почитателей переходили на сторону ее хулителей. Когда генерал Лафайет выступит на сцене революции, Мария Антуанетта его возненавидит; каждая их встреча будет вызывать у нее исключительно недобрые чувства.
Общество активно поддерживало американских инсургентов; великий Бомарше, уже автор «Севильского цирюльника», но еще не написавший «Женитьбу Фигаро», организовал поставку оружия в Америку. Верженн, сторонник традиционной антианглийской политики (в этом он следовал в фарватере Шуазеля), убеждал короля подписать договор с Франклином и тем самым официально признать новое государство и начать войну с Англией. Король долго колебался: можно ли поддерживать еретиков-протестантов, отвергающих власть монарха? И все же он сдался. Но Верженн ли уговорил его, или же недоверчивый и нерешительный монарх попросту проникся симпатией к Франклину, ученому и дипломату, обладавшему поистине энциклопедическими знаниями? Франклин не стеснялся появляться на публике без парика, в меховой шапке и скромном костюме любимого королем коричневого цвета. Чем не фермер с Дикого Запада? Но после кузнечных и слесарных работ, с руками, черными от железной пыли, Людовик тоже мало напоминал короля. «Король выглядел почти как деревенский фермер, этакий неотесанный и крепкий парень двадцати пяти лет», — писал современник. Так что, возможно, коричневый сюртук Франклина сыграл не последнюю роль в получении согласия короля на подписание договора с Соединенными Штатами. Заключив 6 февраля 1778 года наступательно-оборонительный союз с молодым заокеанским государством, Франция одновременно вступила в противоборство с Англией. Испания, связанная с Францией узами Семейного пакта, попыталась поторговаться с Англией, пообещав нейтралитет, если ей отдадут Гибралтар. Англичане на уступки не пошли, и Испания также объявила Англии войну.
Помощь Америке потребовала новых расходов (именно поэтому Тюрго был против союза с инсургентами), которые обычно компенсировали за счет новых налогообложений. Неккер же пошел по пути режима экономии: сократил четыреста шесть должностей в королевском доме, сократил министерский бюджет, реорганизовал откупа, упорядочил сбор налогов и между 1777 и 1781 годами выпустил семь займов, получив для казны 560 миллионов ливров. Королева подчинялась необходимости, однако не могла понять, почему, если у нее не будет мундшенка, а у короля на кухне останется один повар, Франция будет счастлива; в своем кружке она называла Неккера не иначе как «жалкий приказчик».
Договор с американцами подписали, и сколько бы ни жалел потом Людовик, обратного пути не было. А он наверняка жалел. Ведь даже английская конституционная монархия не вызывала у него симпатий; абсолютная власть короля происходила от Бога, и покушение на нее он искренне почитал святотатством. Возможно, подписывая договор, он слабо утешал себя тем, что протестанты — это еретики, для которых нет ничего святого. Вспомним: невзирая на просьбу Тюрго, поддержанную многими при дворе. Людовик отказался убрать из коронационной клятвы слова о преследовании еретиков. Поддержав американскую революцию и сделав тем самым важный шаг навстречу прогрессивной общественности своей страны, Людовик не собирался и далее идти на поводу у этой общественности. И когда в 1778 году в Париж прибыл 83-летний Вольтер, Людовик XVI — единственный из всех европейских монархов — категорически отказался принимать его. Ни Тюрго, ни Неккер, ни Франклин не могли сравниться по популярности с фернейским отшельником, певцом гражданских свобод и вольнолюбивых идей, будораживших сознание современников. Встречали Вольтера с невиданным доселе энтузиазмом; каждый день его пребывания в Париже становился днем его триумфа. Мария Антуанетта не могла оставить без внимания знаменитого человека, но даже ее уговоры не помогли: Людовик не только сам отказался встречаться с великим философом, но и запретил жене. Столь прекрасной возможностью противопоставить себя королю воспользовались принцы: они открыто принимали у себя Вольтера.
