Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине
Сергей предложил мне собрать «Орден имажинистов» в ближайшие дни. В текущих делах заслушали заявление-поэта Сергея Спасского, который просил принять его в «Орден». Стихи его читали, слышали выступления в клубе и проголосовали за него.
Мариенгоф прочитал то место статьи А. В. Луначарского, где нарком ругал имажинистов. Прочитал он и ответ командоров, адресованный в те два журнала, о которых уже говорил мне Сергей. Анатолий внес предложение выйти всем членам «Ордена» ночью на улицы и расклеить на стенах листовки следующего содержания:
«Имажинисты всех стран, соединяйтесь! Всеобщая мобилизация поэтов, живописцев, актеров, композиторов, режиссеров и друзей действующего искусства № 1
На воскресенье 12 июня (1921 г.) назначается демонстрация искателей и зачинателей нового искусства.
Место сбора: Театральная площадь (сквер), время 9 час. вечера.
Маршрут: Тверская, памятник А. Пушкину (На маршруте к памятнику Пушкина настоял Есенин.).
Парад сил, речи, оркестр, стихи и летучая выставка картин. Явка обязательна для всех друзей и сторонников действующего искусства.
1) Имажинистов.
2) Футуристов.
3) И других групп.
Причина мобилизации: война, объявленная действующему искусству.
Кто не с нами, тот против нас!
Вождь действующего искусства: Центральный комитет Ордена имажинистов.
Поэты: Сергей Есенин, Рюрик Ивнев, Александр Кусиков, Анатолий Мариенгоф, Сергей Спасский, Вадим Шершеневич, Николай Эрдман.
Художники: Георгий Якулов, Борис Эрдман.
Композиторы: Арсений Авраамов, Павлов.
Секретариат: поэты-имажинисты Иван Грузинов, Матвей Ройзман».
Выступая, Есенин сказал, что его еще никто не называл шарлатаном, как это сделал Луначарский. Если бы статью написал обычный критик, можно бы на нее начхать. Но написал народный комиссар по просвещению, человек, в руках которого вожжи от искусства. Это уж не статья, а законодательный акт!
— Административное распоряжение, — отозвался с места Шершеневич.
— Ну, административное распоряжение, — согласился Сергей. — Хрен редьки не слаще! Наш ответ Луначарскому не печатают. Как же! Нарком писал, и три к носу!
— Погоди, — сказал Грузинов, — ты же говорил, что будет листовка с письмом Луначарскому. Ее пошлют во все газеты, журналы, литературные организации.
— А там положат ее под сукно, — прервал его Мариенгоф, — и все останется по-прежнему…
— Тот, кому не нужно, прочитал бы! — воскликнул Шершеневич. — А тот, кому нужно, сделал бы вид, что это его не касается!
— Понапрасну, Ваня, ходишь! — вдруг запел Кусиков, обращаясь к Грузинову. — Понапрасну ножки бьешь!..
Теперь, когда я пишу об этом эпизоде, то думаю, что был прав Есенин. Так или иначе, о письме имажинистов Луначарский узнал бы, а он был человек высокой культуры, ясного ума. Уверен, что он где-нибудь опубликовал бы помещенное на листовке письмо и написал бы свой ответ, что, кстати, он впоследствии и сделал. Есенин же — да простит Сережа! — уступив левому крылу, сделал ошибку, а она спустя немного времени повлекла за собой вторую…
Обсуждая листовку, Якулов сказал, что Ивнев находится в Грузии и не нужно ставить его фамилию. К тому же Рюрик недавно был секретарем Луначарского, и вряд ли бы согласился участвовать в «параде сил». Фамилию Ивнева сняли. Я заявил, что в листовке зря призывают участвовать футуристов: Маяковский неоднократно заявлял, что футуризм кончился и футуристов не существует. Другие левые группы тоже не придут: ничевоки обозлены на то, что их не допустили влиться в «Орден», центрофугисты и конструктивисты принципиально не будут помогать имажинистам. Также экспрессионисты. Что же остается? Презентисты — два человека. Столько же фуистов. Но Мариенгоф сказал, что пойдут артисты и оркестр Камерного театра, а Есенин пообещал участие в параде труппы В. Э. Мейерхольда и его самого…
Мариенгофу поручили позвонить по телефону Сергею Спасскому, сказать, что он принят в «Орден» и что его фамилия стоит на листовке. У Анатолия был полон рот хлопот, и он забыл это сделать. Полагая, что Спасский обо всем предупрежден, я, встретив его в клубе поэтов, посоветовал ему выбрать себе кого-нибудь из имажинистов и клеить листовки с ним вместе. Узнав, в чем дело, Спасский позвонил в «Стойло», попросил Мариенгофа аннулировать его заявление и снять фамилию на листовке. Рассказывая об этом эпизоде,[32] Спасский пишет о встрече с Маяковским, который, конечно, все узнал.
«Мы столкнулись с ним на Арбате, — вспоминает Спасский.
— Здравствуйте, имажинист Спасский.
Я почувствовал его недовольство. И все-таки он дал мне свой адрес…»
Мне пришлось первому сказать Есенину, что Спасский от нас ушел. Он ответил:
— Жалко! Лучше бы ушел Кусиков!
Ночью десятого июня 1921 года мы весело клеили в темной Москве листовки о «Всеобщей мобилизации». Нам помогала знакомая Есенина Аня Назарова и Галя Бениславская.
Галя сыграла большую благородную роль в жизни Сергея. Когда он знакомил меня с ней, сказал:
— Относись к ней лучше, чем ко мне!
— Хорошо, Сережа! Будет сделано!
Есенин, довольный, прищурил правый глаз, а Бениславская смутилась. Она была года на два моложе его, но выглядела девочкой, в которой, когда она с задором спорила или азартно смеялась, проглядывало что-то мальчишеское. Она была похожа на грузинку (ее мать — грузинка), отличалась своеобразной красотой, привлекательностью. Галя причесывала короткие волосы на прямой пробор, как юноша, носила скромное платье с длинными рукавами и, беседуя, любила засовывать в обшлага руки. В присутствии Сергея, которого очень любила, Галя расцветала, на щеках появлялся нежный румянец, движения становились легкими. Ее глаза, попадая в солнечные лучи, загорались, как два изумруда. Об этом знали. Шутя, говорили, что она из породы кошек. Галя не отвечала, застенчиво улыбаясь. Она ходила, переставляя ноги по прямой линии и поднимая колени чуточку выше, чем требовалось. Будто ехала на велосипеде, что первый заметил наблюдательный Есенин. Об этом тоже знали. Кое-кто за глаза называл ее есенинской велосипедисткой.
Бениславская была членом РКП (б), училась в Харьковском университете на факультете естественных наук, была начитанной, разбиралась в литературе, в поэзии. Когда белогвардейские армии пришли на Украину, перерезав дороги из Харькова, Галя решила перейти линию фронта и добраться до Советов. Наверно, в этом решении свою роль сыграли вести о том, что белогвардейцы зверски пытают коммунистов и расправляются с ними. С большими мытарствами, задержками она, наконец, достигает красноармейской части, где ее арестовывают, подозревая, что она белогвардейская шпионка, каких, кстати, в те времена было немало. Подруга Бениславской Яна Козловская, которая в двадцатых годах жила в Москве, говорила, что ее отец, старый большевик, принял в судьбе Гали большое участие: она была освобождена, уехала в Москву и поступила работать секретарем в ВЧК, а потом перешла на ту же должность в редакцию газеты «Беднота».
