Н. Никитин - Преступный мир и его защитники
— Настала тяжелая жизнь с нелюбимым мужем, — с плачем продолжала свой грустный рассказа Анна, — муж был груб, циничен и как дикий зверь набросился на меня. На все мои просьбы пощадить меня, относиться ко мне более человечно, он только со смехом говорил: «Зачем же ты замуж выходила, когда так нежничаешь?» И, не обращая внимания на то, что я невыразимо страдала от его дикого отношения ко мне, он каждый день продолжал меня беспощадно мучить. Никогда я не слышала от него ласкового, задушевного слова, и хотя он не бил меня, но зато сплошь и рядом, в особенности по ночам, жестоко щипал меня. С течением времени он стал возвращаться с работы домой пьяным и, когда я укоряла его, заводил со мною ссоры, продолжая беспрестанно оскорблять меня, как женщину. Когда он не пил, характер его был сравнительно тихий, скромный; но после водки он делался невозможным, и я с трудом переносила его присутствие. Чтобы улучшить свое положение, я просила его бросить совсем пить водку; он несколько раз обещал исполнить эту просьбу, воздерживался от пьянства, но затем снова прорывался, и снова возобновлялась моя горькая доля.
В конце концов, жизнь с постылым человеком стала ей в тягость; молодую женщину неудержимо потянуло на волю, и, бросив мужа, она перешла жить к своей матери. В 1895 году, чтобы зарабатывать себе кусок хлеба, она делается певицей в одном из увеселительных садов. Красивая внешность ее обращает на себя внимание любителей прожигания жизни, и она вскоре поступает на содержание к одному из них, нанявшему для нее квартиру и давшему на первоначальные расходы четыреста рублей. Через четыре месяца она, однако, бросает своего любовника и начинает ездить в Старую Руссу, где зарабатывает деньги пением. Зимой 1896 года Коновалова стала просить мужа, чтобы он выдал ей отдельный паспорт. Несмотря на ее мольбы, муж все более и более оттягивал выдачу паспорта, стал приходить к ней на квартиру, пьянствовал и вообще вел себя предосудительно. Не зная, как отвязаться от опротивевшего ей человека, погубившего ее молодость, Коновалова с плачем пожаловалась на него своей близкой знакомой Екатерине Павловой. Последняя пообещала избавить ее от постылого мужа под условием, что Коновалова будет признательна ей за это; но что она задумала сделать — Коновалова, по ее словам, первоначально не догадывалась.
В роковой день убийства, после неудачных попыток споить Петра Коновалова водкой, Павлова объяснила своей подруге, что она вместе со знакомым их Дмитрием Телегиным задушит ее мужа.
— Но как же ты это сделаешь? — испугалась Коновалова. — Ведь он очень сильный, с ним трудно справиться.
— Не бойся… Мы уж сделаем как следует.
В план Павловой были посвящены также мать Коноваловой, Анна Киселева, и крестьянин Дмитрий Телегин, и они все сообща стали совещаться, как бы без хлопот справиться с мужем Коноваловой. В результате они остановились на мысли напоить его до беспамятства, во избежание сопротивления, а затем, пользуясь его беспомощным положением, удушить. С этой целью пришедшего в этот день в гости к жене Петра Коновалова умышленно начали спаивать водкой. Ничего не подозревавший муж безостановочно пил, все более и более пьянел и, наконец, свалившись на стул в гостиной комнате, погрузился в мертвецкий сон.
— Ну! — начала торопить Павлова.
— Какой праздник-то завтра! Николая Угодника! А мы что затеяли… — нерешительно протянул Телегин.
— Ничего, Бог постит. Вот давайте лучше помолимся Николаю Угоднику, чтобы он послал нам успех, — сказала Павлова.
И они начали истово креститься, обратившись к иконе Святителя.
— Ой, страшно! — с ужасом говорила жена Коновалова.
— Пустяки! Перестань глупить, — ответила ее подруга.
Телегин с Павловой подошли к спавшему Коновалову, взяли его за голову и ноги и, перетащив на ковер в спальню, спустили на окнах шторы.
Было два часа ночи, и в комнате, где подготовлялось преступление, был оставлен горевшим только один ночник.
Павлова взяла шелковый шнур от корсета своей подруги и, попробовав его крепость, сделала мертвую петлю.
В это время, по словам Коноваловой, мать ее, видя, что Павлова действительно собирается привести в исполнение свой злой умысел, начала горячо протестовать против готовящегося преступления. Но ее уже никто не слушал, и, пригрозив позвать полицию в квартиру дочери, Киселева вышла на улицу.
— Жаль мне было мужа, — поясняет Коновалова с дрожью в голосе и подносит платок к побледневшему лицу. — Но так уж Бог судил…
Прежде чем приступить к делу, удостоверились, насколько сильно опьянела жертва. Но на все толчки Коновалов только глухо мычал.
— Готов, — сказала жена и на всякий случай стала у дверей спальни на карауле.
Телегин связал веревкой ноги спавшего, и Павлова приблизилась к нему с шелковой петлей. Через минуту оба они наклонились над своей жертвой — и у Коноваловой похолодело сердце. Преступная жена задрожала, глаза ее застлало туманом, и она уже не видела, кто душил несчастного Коновалова. Послышалось короткое, сдавленное хрипение, и Анна Коновалова почувствовала сильный удар в ноги. Это задыхавшийся муж в предсмертной агонии забился на полу и задел ее своими связанными ногами.
После настала зловещая тишина…
Коновалова волнуется, вспоминая эти подробности. Несмотря на три года, истекшие со времени убийства ее мужа, картина ужасного преступления как бы запечатлелась в ее мозгу. Она тяжело, порывисто дышит, и председательствующий, чтобы дать успокоиться ей, объявляет перерыв.
Когда заседание возобновляется, Коновалова тихим голосом продолжает свой рассказ.
Труп задушенного решено было поскорее убрать из Петербурга. С этой целью преступники взяли у матери Коноваловой объемистый сундук, длиной до двух аршин, выбросили вещи и втиснули в него боком тело убитого. Сундук зашили в простыню и обвязали веревками. Все проделывалось очень хладнокровно, как будто это был самый обыкновенный багаж.
На рассвете, когда в городе еще горели фонари, Телегин нанял двух легковых извозчиков. На одну пролетку положили сундук с убитым, в другой поместились
Коновалова и ее подруга, и через полчаса они уже были на Николаевском вокзале. Здесь Коновалова купила подруге билет для проезда по железной дороге и дала ей на расходы сорок пять рублей. Сундук был сдан в багаж, и с девятичасовым утренним поездом Екатерина Павлова выехала в Старую Руссу. Через несколько дней она возвратилась в Петербург и похвалилась подруге, что все обделано благополучно. За свои «труды» она стала просить еще денег, взяла у подруги несколько шелковых платьев и вообще, пользуясь случаем, по словам Коноваловой, буквально начала систематически обирать ее. Телегину за участие в преступлении Коновалова дала сто рублей.
