Юрий Сушко - Дети Есенина. А разве они были?
Вскоре кандидат математических наук Есенин-Вольпин был направлен на преподавательскую работу в украинский город Черновцы. Но уже в конце июня 1949-го был арестован местными органами МГБ по обвинению в антисоветской агитации и под конвоем препровожден в родной город Ленинград. «Арестовали, главным образом, за стихи, – полагал Александр Сергеевич. – Допросы, шантаж, особое совещание… По тем временам я отделался довольно легко, просидев около года в сумасшедшем доме на Арсенальной…» Но – продолжение следовало, и постановлением Особого Совещания Есенин-Вольпин был отправлен в ссылку в Карагандинскую область как социально опасный элемент.
Кстати, о своей двойной фамилии Алик говорил: «Я никогда не привлекал бы фамилию отца в целях защиты, но меня на Лубяночке стали об этом спрашивать, и я понял, что помешать мне это не может… От рождения я Вольпин. Но меня все равно окликали «товарищ Есенин».
* * *– Алик, сегодня у Оли день рождения. Придешь?
– Конечно! А что подарим?
– Есть подарок. Потом сочтемся.
Каждый новичок, прибывавший на поселение, сразу возбуждал повышенный интерес. Разумеется, в первую очередь для надзирающих товарищей, но не в последнюю – для «аборигенов», которые ждали хоть каких-то вестей с Большой земли. Сами собой образовывались колонии ссыльных. Вертухаи тому не препятствовали – наоборот, так для контроля было удобнее: всегда знаешь, кто где, у кого и с кем.
Когда в школе рабочей молодежи появился новый преподаватель математики, поселенцы сразу занялись наведением справок. Судя по рассказам, молодой человек казался со странностями. Он приходил в класс, сбрасывал пальто, которое могло оказаться даже на полу, потом садился на стол, закуривал и начинал говорить какие-то сложные и мало кому понятные вещи. При этом лишь какие-нибудь две старательные, прилежные девочки, сидящие на первой парте, пытались его слушать, а все остальные занимались черт знает чем: могли перекидываться в картишки, бродить по классу, входить-выходить и бродить по коридору, могли даже выпивать, устроившись на «камчатке». А учителю все равно, без устали проповедует свои какие-то очень заумные теории, совершенно не обращая внимания на то, понимают его или нет…
Как зовут учителя? Ишь ты, Александр Сергеевич. После старожилы-«карагандинцы» узнали адрес загадочного преподавателя и запросто заявились к нему на квартиру в Тихоновку. Поднадзорные, как правило, быстро сближались, с доброй иронией и пониманием относясь к некоторым слабостям и странностям поведения или характера вновь обретенных друзей. У новичков же, со своей стороны, тоже особого выбора не было.
…В тот вечер у Ольги Львовны [13]собрались только свои, самые-самые: смешной очкарик, поэт Эмка Мандель [14], неразлучная пара молодоженов – Юра Айхенвальд с Вавой-Валерией и, конечно, Вольпин. Украшением стола была бутылка портвейна «777» – редкость по тем временам для этих мест необычайнейшая. Первый тост, как водится, был за именинницу. Когда разлили по второй, с рюмкой поднялся Алик. Хозяйка с опаской посмотрела на него: Вольпину пить категорически было нельзя – хмелел с наперстка.
– Я пью, – своим скрипучим голосом громко провозгласил Алик, – я пью за то, чтобы подох Сталин!
– Алек, замолчи! – ахнула хозяйка. – Ты же погубишь и меня, и себя! Молчи!
– Я свободная личность, – надулся Алик. – Я говорю то, что хочу. Я пью за то, чтобы подох Сталин!
Он даже не обратил внимания, что никого из гостей за столом уже не было. Именинница попыталась зажать ему рот и как-то неловко, отнюдь не с женской силой двинула Алика по губам. Он покачнулся и, поскользнувшись, рухнул на пол. И вот же упрямец, даже лежа повторял: «Я хочу выпить за то, чтобы подох Сталин! Я свободная личность! И не смейте затыкать мне рот!» Потом кое-как поднялся, сказал:
– Я презираю вас, как все МГБ, – и гордо удалился.
К тому времени в комнату вернулись пропавшие гости, караулившие под окнами, опасаясь вертухаев, которые мигом появлялись там, где группками собирались ссыльные:
– Все в порядке. Никого. Алик домой побрел.
На следующий день Валерия по просьбе Ольги Львовны навестила Вольпина:
– Вавка, отнеси ему вчерашний пирог, он ведь его так и не попробовал, и попроси за меня прощения.
Алик страдал, прикрывая рукой синяк под глазом и разбитые губы. Вчерашней имениннице Ольге Львовне он передал свой подарок – томик Лермонтова с трогательными словами: «Дорогой Тигре Львовне, которая бьет не в бровь, а в глаз».
Через несколько дней он появился в швейном ателье, где работала Ольга Львовна. Увидев, что следы боевых ран почти незаметны, Адамова обрадовалась:
– А-а! Пришел! Уже не сердишься на меня?
– Неужели вы, Оля, думаете, что этот подлец Сталин мог нас поссорить? – заорал Алик на всю мастерскую.
«Это конец», – решила несчастная поселенка. Но обошлось. Благоразумные девочки, работавшие в ателье, сделали вид, что ничего не слышали. Пронесло.
Старожилы опекали Алика, нередко выручая его в ситуациях, которые грозили всем немалыми неприятностями. Он же объяснял свои поступки уроками, полученными в психушке. Первый – полная свобода поведения. Говори, что думаешь, и обязательно туда угодишь. Потому в застолье он время от времени вскакивал и во все горло требовал: «Смерть бандиту Сталину и фашистскому Политбюро!» Как-то раз с хулиганской помпой, демонстративно сжег на заднем дворе большой портрет Сталина. А бывало, прямо на улице вдруг начинал выкрикивать:
– Да здравствует бактериологическая война!
Хорошо еще, что со стороны весь этот эпатаж казался просто пьяным бредом.
Коржавину, с которым они в ссыльные годы особенно сблизились, Есенин-Вольпин рассказывал о причинах своих злоключений: ареста, допросов в МГБ, перевода в психиатрическую лечебницу. Поэзии старался не касаться, говорил, что стихи он практически оставил,
«…пишу очень мало, и то лишь в тех случаях, когда атмосфера духовного гнета выводит меня из равновесия». Вот, например, в питерской тюремной психбольнице обстоятельства вынудили его написать такие строки:
Нам было пресно – петь псалмы на воле
И лить елей, порядку не вредя, —
И стыдно жить, гнилой урок твердя
В наш гнусный век о прежнем произволе.
И мы смеялись, как мальчишки в школе, —
А славящим всемирного вождя
Мы вторили, забавным находя:
– Хвала, хвала великому Лойоле!
…И вот мы доигрались: мы в тюрьме…
Крепки ли мы? Что нам грозит? В уме
Мелькают безнадежные догадки…
…Мы запирались в солнечные дни
Для самой беспокойной болтовни…
…Какая глупость – фронда без рогатки!
– Что касается посадки… Понимаешь, приезжала к нам в университет иностранная делегация (кажется, французских студентов, точно не помню), – вспоминал Алик. – Я увязался их сопровождать. Ну и многое показывал, а заодно и рассказывал…
