Гэри Вайс - Вселенная Айн Рэнд: Тайная борьба за душу Америки
Цитируя письмо, отправленное ему Бранденом после дебатов, Эллис вспоминал в своей книге, что протеже Рэнд обвинил его в «злобной, неуместной и беспричинной критике вымышленных героев Айн Рэнд за их недостоверность», кажущуюся лично ему. По словам Брандена, «это сильно оскорбило мисс Рэнд», которая была в тот вечер у него в гостях, и «она не намерена возражать или отвечать» Эллису. Письмо было целиком опубликовано в декабрьском номере бюллетеня «The Objectivist» за 1967 год.[102]
По словам Эллиса, Бранден и Рэнд разъярились из-за того, что он раскритиковал образы Говарда Рорка и Джона Галта как «невозможных людей, или, точнее, сверхлюдей». Едва ли это можно счесть особенно оскорбительным обвинением или нападками лично на Рэнд, однако она, ее любовник и последователи были вне себя от гнева.
«Примерно в середине моего выступления, — вспоминал Эллис, — Айн Рэнд, сидевшая в первом ряду, ужасно разволновалась и вскочила, выкрикнув: „Я не собираюсь слушать эти дебаты!“». После чего попыталась покинуть заполненный народом зал, а Бранден «тоже в ярости вскочил с места и прокричал в микрофон», что со стороны Эллиса «неэтично и нечестно нападать на того, кто, по правилам дебатов, не может отвечать сам». Обвиняя Эллиса в «недостойном поведении», Бранден отказался обнародовать аудиозапись дебатов, а для этого требовалось разрешение обеих сторон.
Эллис, уже с точки зрения психотерапевта, предполагает в своей книге, что если бы «Айн Рэнд действительно была умственно здоровой (а тем более
„героической“, какими мнят себя многие объективисты)», она, конечно, не восприняла бы его обвинения всерьез, «а просто сказала бы себе, спокойно и сдержанно, что ее герои все-таки не „совершенно невозможные люди“, с улыбкой признала бы» оппонента «слегка тупоумным и невозмутимо выслушала бы другие обвинения» с его стороны.[103] Один из присутствовавших объективистов, Роберт Фланцер, сказал мне, что аудиторию рассердило замечание Эллиса, будто даже Гитлер не был безоговорочно плохим человеком. Бранден ухватился за эту ремарку и с радостью использовал ее против Эллиса. Фланцер, стоматолог и давний последователь Рэнд, больше ничего не смог припомнить о тех дебатах: только этот момент и то, как Рэнд пыталась уйти. Он согласился, все вели себя довольно прямолинейно.
Меня поразил квазирелигиозный характер той враждебности, которую выказали к Келли объективисты во время и после дебатов. Когда Рэнд вскочила с места, отказываясь слушать оппонента, она повела себя не как лидер философского течения, а, скорее, как аятолла, троцкистский вождь или ультраортодоксальный раввин, чью веру поставили под сомнение. Такая история создает не лучшие предпосылки для любых дебатов, какие объективисты решат провести спустя сорок четыре года.
У меня не было возможности побеседовать с Барри Колвином во время обеда в «St. Regis», но я связался с ним спустя несколько недель. Ему было немного за сорок, он был строен, хотя и не высок, с редкой светлой бородкой. Вообще-то, он немного напоминал Курта Крамера из Института Айн Рэнд за тем исключением, что охотно отвечал на мои звонки. Мы договорились о встрече в Йельском клубе на Вадербильт-авеню, как раз напротив Центрального вокзала (терминала «Taggart Transcontinental»).
Когда мы уселись в удобные кожаные кресла в холле, он пояснил, что хотя и не является членом Йельского клуба, часто назначает здесь встречи, поскольку никаких удостоверений обычно не спрашивают. Раньше он был членом Клуба офицеров в Вашингтоне, хотя никогда не служил, и тот клуб был гораздо дешевле Йельского, зато войти туда было гораздо сложнее.
Мой собеседник был человеком умным, но в его поведении присутствовала какая-то неуместная шаловливость. Я тут же поймал себя на мысли, что он мне нравится — так всегда было при знакомстве с объективистами. Симпатию вызывало и его непредвзятое отношение к объективизму, выразившееся в готовности организовать дебаты.
В программке благотворительного обеда Колвин был вполне банально обозначен как вице-председатель некоей управляющей компании под названием «Balyasny Asset Management». Фирма с капиталом в 2,5 миллиарда долларов являлась составной частью Уолл-стрит, за годы превратившейся в прибежище нерегулируемого капитализма — максимально близкое подобие Ущелья Галта, какое только может существовать в современном мире.
«Balyasny» управляет хедж-фондами. Это частные компании, нацеленные на стяжание богатств, и во время финансового кризиса они умудрялись предвидеть развитие событий и извлекать выгоду из грядущего обвала ипотечного рынка. Это вызывало критику, особенно когда выяснилось, что менеджер хедж-фонда Джон Полсон сотрудничал с компанией «Goldman Sachs», выискивая тот сектор, где надувается пузырь, и выбирая некачественные ипотечные кредиты, проданные инвесторам. Полсон начал «шортить» — продавать взятые в кредит активы, играя против ипотечных бумаг. Когда об этом стало известно, поднялась большая шумиха, и Комиссия по ценным бумагам и биржам предъявила иск банку «Goldman Sachs», который, чтобы снять с себя обвинения, выплатил штраф в размере 550 миллионов долларов. (Как это обычно бывает, «Goldman» не признал, но и не стал отрицать своего участия в спекуляции.) Полсон же в этой ситуации не был связан никакими правовыми обязательствами, поэтому штрафа не заплатил. В начале 2009 года я брал у Полсона интервью для журнала «Portfolio». О Рэнд мы не говорили, однако своим упертым, пронесенным через всю жизнь стремлением «делать деньги» он явно согрел бы ей душу — или, может быть, она ему.
Хедж-фонды не принимали непосредственного участия в финансовом крахе. Однако само их существование повлияло на обычаи Уолл-стрит в одной весьма значимой области — выплаты вознаграждений. Хедж-фонды в основном удерживают 20 % прибылей своих базисных портфелей в качестве поощрительной премии, что является самой доходной схемой, какую только можно отыскать в финансовом мире. Взамен они предлагают инвесторам расширенный набор инвестиционных стратегий по сравнению с обычными паевыми инвестиционными фондами или управляющими компаниями. Модель оплаты труда с выплатой бонусов сделалась невероятно привлекательной, отчего применялась повсеместно, вынуждая банки выплачивать своим трейдерам и банкирам громадные деньги, чтобы предотвратить утечку мозгов в хедж-фонды.
Отличительная черта модели оплаты в хеджевых фондах заключается в ее непревзойденной эгоистичности. В том, чтобы делать беспроигрышные ставки, нет ничего дурного. Предполагается, что хедж-фонды сначала компенсируют убытки клиентам, а уже потом производят выплаты менеджерам фонда, однако они скорее выйдут из бизнеса и начнут новый, чем откажутся платить своим менеджерам за неопределенное будущее. Банки ведут себя так же, стремясь к прибылям любой ценой. Никто не сокращает заработную плату трейдерам, если они проваливают дело. Они получают свои бонусы, рискуя деньгами работодателей, однако не платят штрафов, которые могли бы удержать их от потери денег. Если бы не эта культура премий, которая, словно инфекция, распространилась по Уолл-стрит в 1990-е и 2000-е годы, когда банкиры могли богатеть, совершая рискованные сделки на ипотечных ценных бумагах — безумно рискованные, — финансового кризиса, скорее всего, не произошло бы.
