Джон Уорд - Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда.
«Армия генерала Пепеляева была растянута вдоль железной дороги от Перми к Вятке-пункту соединения с Архангельской железной дорогой. Температура стояла ниже 60°, солдаты были без одежды, тысячи погибали от холода, тысячи были в ужасных условиях с отмороженными конечностями. Кой-где не было даже госпитальных приспособлений, а омские министры были глухи ко всем призывам о помощи, занимаясь больше тем, чтобы мешать деятельности верховного правителя, чем стремиться к лучшему выполнению своего долга. В первые дни февраля вопрос о питании армии получил неотложный характер, а омские министры все еще молчали. 10 февраля Пастроков получил приказ немедленно явиться в управление генерала Эпова. Прибыв туда к 11 часам утра, он встретил там девять самых состоятельных граждан Перми. Выглянув в окно, они увидели, что здание со всех сторон оцеплено ротой сибирских стрелков, вооруженных штыками. Вошел генерал и сел за стол; все они продолжали стоять. Взглянув на них и затем на каждого в отдельности, генерал обра
тился к ним со следующей речью: «Господа, я пригласил вас сюда, чтобы сообщить вам, что там, по железной дороге, между вами и вашими врагами находятся остатки нашей доблестной армии. У них мало одежды, но зато в изобАлии лес, так что' огонь сохранит их от замерзания; но вот в продолжение десяти дней у них не будет пищи, и если продовольствие для них не будет обеспечено, ничто не сможет помешать им разбежаться или погибнуть с голоду. Я же решил, что не должно быть ни того,, ни другого. Омские министры забыли нас, верховный правитель дал приказы, но эти трусы, окружающие его, ничего не делают. Мы сами должны выполнить их долг». Прочитав затем список того, что необходимо для армии, он прибавил: «Вы, господа, должны достать эти вещи в течение десяти дней. Если 21 февраля мы не будем располагать этими запасами, то это будет означать конец всего, что лично вас десятерых касается».
«Он не позволил никакого обсуждения, – продолжал Па-
строков,-а если бы он разрешил нам обсудить вопрос, то мы и те-
перь бы продолжали спорить, а тем временем террористы снова
захватили бы Пермь. Я вернулся домой, и невольная дрожь
охватила меня. Ко мне был приставлен конвой из пятнадцати
человек, так же как и к моим товарищам по несчастью. Многие
были обескуражены происшедшим, но я послал за своим дру-
гом и мы вместе наметили план для осуществления прика-
заний генерала. Недавний факт экзекуции над одним ротным
и взводным командирами в одном из полков под командой гене-
рала Эпова, позволившими бежать к неприятелю тридцати сол-
датам из их роты, во многом содействовал быстроте и определен-
ности наших решений. Мы видели, что имеем дело с человеком,
который никогда не отступит от своего слова».
«18 февраля генерал прислал к нам своего адъютанта с извещением, чтобы мы привели в порядок все свои дела, так как будем отправлены на фронт для приведения в исполнение приговора, чтобы голодающие солдаты знали, что они страдают не по вине своих непосредственных начальников, ответственных за положение зрмии. Пастроков был в состоянии ответить, что все дела налажены и что только дезорганизация железных дорог принуждает просить генерала о четырехдневной отсрочке. Эти четыре дня были даны, по истечении которых припасы были
распределены согласно предписанию. «Что же тогда сделал генерал?» был мой вопрос. «Когда солдаты были накормлены» он бросился ко мне в дом, начал целовать меня и стал бы вероятно на колени, если бы я позволил ему. С тех пор он несколько раз посещал меня, и мы сделались большими друзьями. Вот настоящий русский человек», гордо прибавил Пастроков.
Мы вернулись в Екатеринбург 29 апреля и с удивлением узнали, что генерал Нокс и штаб главной квартиры уехали из Омска и перенесли сюда свое местопребывание. Гемпшир-ский полк уже двинулся, были заготовлены для него бараки и другие приспособления. Первый эшелон прибыл на следующий день. Англо-русская пехотная бригада находилась в периоде формирования и, повидимому, обещала большой успех. Туда начали назначать многочисленных офицеров морской бригады, которые прибыли и для которых долго не могли подыскать подходящего места. Вот уж действительно1 гениальная была мысль у нашего военного министерства – наводнить нас инструкторами и солдатами для новой русской армии, из которых едва ли хоть один мог сказать слово по-русски. Я определенно чувствую, что русские и мы вполне справимся вместе с затруднениями, настолько мы похожи друг на друга. Омск и Уайтхол действительно типичны; каждый из них прежде всего исчерпает все возможные ошибки и, когда больше их уже не остается, вступает на правильный путь. Единственная разница у них в мотивах. Наши большей частью обусловливаются общественным мнением, которое всегда на стороне воспитанной посредственности; у них побудительная причина обыкновенно связана с личными эгоистическими соображениями. Разница между нами также и в примерах: все наши правительственные теории исключают возможность скрытой личной выгоды при ведении государственных дел; по русской же точке зрения, ни один знающий чиновник никогда не станет вести деловых сделок для государства, если они лично не дают ему никаких выгод. Если же чиновник пренебрегает представляющимися ему возможностями, то возникает подозрение, что угрызения совести делают его негодным для защиты государства. Другими словами, чиновник, оказавшийся бедняком в конце приличной государственной карьеры, никогда не получит доверия для ведения общественных дел. Обычный их
аргумент тот, что они не хуже других, забывая, что эти исключения только подтверждают правило, в то время как в России Местный чиновник скорее исключение. Прежде всего, конечно, общественное мнение определяет уровень поведения, принятый данной страной. Мораль изменяется со временем так же, как со странами и народами. Гарем представил бы неудобства в Лондоне, но является благословением Аллаха в Константинополе.
Я вернулся в Омск 3 мая, а 5-го была получена из Лондона ?специальная депеша, откладывавшая мой отъезд во Владивосток. У меня была длинная беседа с генералом Ноксом относительно моего путешествия по Уралу и данных, собранных мною об ископаемых и производительных ресурсах тех округов, через которые я проезжал. Лондонская депеша привлекла наше внимание, и так как верховный правитель назначил мне на завтра последний прощальный прием, то мы коснулись также возможных тем моего завтрашнего разговора. Было решено отложить мой отъезд во «Влади», пока не будут решены согласно с инструкциями все дела, указанные в депеше.
Моя аудиенция у верховного правителя была очень задушевной, и он особенно благодарил меня за помощь, оказанную ему в России в мрачные дни ноября и декабря 1918 г. Он выразил мнение, что моя миссия к рабочим увенчалась успехом и представляет начало обширного плана восстановления и воскрешения русского государства. Он указал, что все его личные труды посвящены единственной цели восстановления порядка в стране, но что его задача может быть осуществлена только при помощи могущественной армии. Англия оказала ему всякое содействие, но военная проблема все еще занимает все его мысли и исключает всякое активное участие с его стороны в деле социального строительства. По его мнению, министры и другие помощники были в состоянии сотрудничать с ним в этом направлении, но он столько раз ошибался в них, что решил самостоятельно изучать каждый вопрос, а потому был особенно •благодарен мне за мое содействие.
