Павел Федоров - В Августовских лесах
- Обыкновенно... чужой, - значит, не наш... В данном случае германский, с фашистской свастикой. Летал, должно быть, фотографировал...
- Он же не имеет права! Что же это значит? - растерянно прошептала Александра Григорьевна.
- Ясно, что не имеет права. Но это же фашисты! А они, как известно, с правами и законами не считаются...
Усов прошелся из угла в угол. Остановившись перед Шурой, он вдруг резко выпрямился и, подняв голову, громко проговорил:
- Понимаешь, на крыльях желтые кресты и змеиная свастика на хвосте! У меня зарябило в глазах! Казалось, что там переплелись две желтые кобры, высунули кончики жала и готовятся ужалить. Стрелять хотелось! Пришить бы их, как, бывало, в поле я железными вилами пришивал к земле гадюку! А мы стояли с Шариповым и молчали. Пограничники то на самолет, то на нас с удивлением смотрели. А стрелять было нельзя, к провокациям надо с выдержкой относиться...
- Ты подумай, какая наглость! - хрустнув пальцами, сказала Александра Григорьевна.
- Вот именно, наглость, - горячо согласился с ней Усов. - Уходить тебе уже поздно. Здесь располагайся. Отдыхай, не думай ни о чем дурном...
- Ты уже собираешься?
- Да. Утром вернусь.
- Значит, ты... на всю ночь?
- Ночь теперь короткая...
Усов нагнулся к ней, взял осторожно за голову, несколько раз поцеловал и быстро пошел к порогу.
Рано утром в комнату ворвался первый солнечный луч и пощекотал девушке разрумяненное сном лицо. Она открыла глаза. Скомканное одеяло валялось в ногах. Шура потянула его на себя, но, повернув голову, неожиданно увидела склоненную над столом фигуру Усова. Он что-то быстро писал, останавливался, потирал щеку и снова продолжал писать.
Взглянув на свои обнаженные ноги, Шура почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, и зажмурила глаза. Закутавшись с головой, она прислушивалась к трепету своего сердца, к скрипу пера, к шелесту бумаги. Потом услышала, как Усов зашуршал спичками, закурил и осторожно, видимо, боясь разбудить ее, встал и открыл окно. Она представила себе, как хлынул сейчас в комнату свежий воздух, и ей вдруг стало душно под одеялом и радостно, что она находится здесь, в этой комнате. Чуть приподняв одеяло, она глубоко вдохнула прохладный утренний воздух и протяжно, словно издалека, спросила:
- Давно вернулся?
- Доброе утро! Пришел полчаса тому назад. Ты спишь, милая, как русалка... Укрыл тебя, но ты брыкаешься, будто котенок лапками. Одеяло моментально очутилось опять в ногах.
- Ужас какой! - с неподдельным испугом воскликнула Шура, снова закрылась с головой и отвернулась к стенке.
- Ничего ужасного, - сказал Усов и, подойдя к кровати, присел с краешка.
Оба долго молчали. Усов заговорил первым:
- Да, красавица моя. Видимо, придется сейчас ехать к Ивану Магницкому и как полагается по закону...
Усов говорил оживленно и весело.
- Ну, хватит, миленький! Устроил мне западню, а теперь насмехаешься.
- Нет, Сашенька, все, что я сказал, сказано серьезно, - улыбнулся Виктор Михайлович. - За эту ночь я многое продумал...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прошли еще сутки, и в шесть часов утра большой, рыжей масти конь с белыми по колени ногами, запряженный в легкую бричку, подвез Усова к школе и остановился. Лейтенант не спеша слез с сиденья, поправил разостланный на свежем сене ковер и, подойдя к задернутому белой занавеской окну, осторожно постучал. Через минуту в окне показалась голова Александры Григорьевны:
- Здравствуй, миленький! Ведь только недавно пропели первые петухи, а ты уже здесь! Куда мы поедем в такую рань?
- С утра воздух чистый, настроение великолепное, а днем начнется духота, пыль, жарища, - с улыбкой посматривая на Шуру, проговорил Усов и быстро и легко побежал к двери.
Когда Виктор Михайлович вбежал в комнату, Шура запротестовала:
- Но я же ничего не собрала. Ну чего ты так торопишься?
- Ежели будешь долго собираться, я могу раздумать. Сама знаешь, какой я человек! - Усов подхватил Шуру на руки и начал кружиться с ней по комнате.
- Все-таки собраться-то нужно, - говорила она, смеясь, и голос ее прерывался.
- Для того чтобы собрать твое имущество, много времени не потребуется. Надевай побыстрей свои туфли и поедем. Нет, давай я сам тебе надену.
Несмотря на протесты Шуры, Усов опустился на колени и стал надевать на нее туфли.
- Чулки, чулки нужно!.. - раскрасневшись, крикнула Шура. - Подожди!
- Сойдет и так, не у попа будем венчаться. Быстрей, милая, быстрей! Галина вон босиком к жениху пришла, и все получилось чудесно!
- Галиной никто не командовал и не торопил. Я еще не стала твоей женой, а ты уже командуешь, пикнуть не даешь!
- Мне командовать отродясь положено. Но сейчас я не командую, я ухаживаю...
- Кто же невесту босоножкой в загс возит? Там же люди будут!..
- Добрые люди на это не обратят никакого внимания...
Так они, подшучивая друг над другом, собрали вещи, уложили в бричку. Рыжий конь, почувствовав вожжи, тронул с места бодрым шагом, потом перешел на легкую, плавную рысь, и они покатили в Вулько-Гусарское.
Председатель Совета Иван Магницкий выдал им брачное свидетельство и поздравил с законным браком.
Утренний воздух свеж и звучен, перемешан с запахом полевых цветов и близкого леса, бросающего на край выколосившейся ржи длинные прозрачные тени. Гулко стучат на железных осях окованные колеса. Белоногий конь хорошо помнит дорогу на заставу, идет он свободным и ровным шагом.
Александра Григорьевна смотрит на Усова сбоку и как бы впервые видит его лицо: нос с какой-то неуловимой хитрой горбинкой, гладко выбритую загорелую щеку. Она по привычке покусывает травинку, в ее синеватых глазах застыла печальная улыбка. "О чем он сейчас думает? Знает ли, что у нее грустно на душе, хочется прислонить голову к его плечу и немножко поплакать?.." Она даже сама не знала и не смогла бы ответить, почему у нее такое настроение. Может быть, потому, что она теперь часто будет не спать по ночам и с беспокойством ждать его возвращения с границы? Но она и до этого думала о нем каждый час, мучилась оттого, что иногда подолгу не могла его видеть, и, обеспокоенная, сама бежала на заставу. Шура не выдержала, просунула руку под его локоть и спросила, о чем он думает, почему молчит.
- Мне немножко стыдно, Сашенька. Я думал, что ты меня мало любишь, и вел себя как самый последний эгоист!
- Опять Памир? Плохо ты думал. Теперь я с тобой и на луну полечу, глубоко вздохнув, серьезно проговорила Александра Григорьевна.
- Это правда, Шура? - резко повернувшись к ней, спросил Усов.
- Не надо и спрашивать, милый! А решила я это не сегодня.
- А в воскресенье я пригласил тебя и целый день мучил. Но поверь, я не мог быть дома...
