Ханс Люк - На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945
Судя по всему, мы остались не замеченными британцами. Ранним утром 27 мая мой батальон на правом крыле 15-й танковой дивизии развернулся на север в направлении Найтсбриджа и Триг-Капуццо, где пролегала дорога, параллельная Виа-Бальбиа, к которой мы скоро вышли. Настроение у нас было отличное – нам, очевидно, удалось достигнуть внезапности. От нашей цели, Виа-Бальбиа, нас теперь отделяло всего несколько километров. По всему получалось, что Роммелю удастся окружить британцев в районе Газалы и под Тобруком.
Незадолго до полудня 27 мая я внезапно заметил приближавшуюся с востока британскую танковую колонну. Новые танки, которых мы прежде еще не встречали. (Уже позднее мы узнали, что это были американские «Гранты», машины, превосходившие даже наши PzKpfw IV.)
Вдруг несколько «Грантов» повернули на юг и открыли огонь по передовым частям моего батальона с дистанции, на которой они оставались неуязвимыми перед нашими 5-см противотанковыми пушками.
Я распорядился приостановить продвижение и создать оборонительный заслон на севере. Чтобы координировать действия на рубеже, я выбрался из своего командирского танка и побежал к противотанковым пушкам. Снаряды рвались повсюду. Вдруг я почувствовал, как меня что-то ударило по правой ноге, и упал. Осколок снаряда, попавшего в бронемашину, угодил мне в верхнюю часть правого бедра. Кровь хлынула, расплываясь пятном на брюках. На несколько секунд я потерял сознание. Подкатила машина разведки, меня подняли и отвезли на несколько сотен метров назад, где мной занялся врач. Рана была нехорошая. Меня охватили злость и отчаяние. Что же получается, моя служба в Северной Африке кончена?
– Вы счастливо отделались, майор, – заключил врач после осмотра. – В дырку можно кулак просунуть. Придись осколок всего в нескольких сантиметрах в сторону, и вы бы лишились своего мужского достоинства, а так ни вены, ни кости, ни нервные окончания – ничего не пострадало. В противном случае я не смог бы остановить кровь. Это так же верно, как и то, что вам придется отправиться в полевой госпиталь.
Сказать было проще, чем сделать. Африканский корпус, очевидно, сумел окружить британцев на позициях вокруг Газалы, однако взять Тобрук не удалось. Напротив, нас самих в свой черед окружили. Выбраться из кольца и прорваться на запад едва ли представлялось возможным. С помощью уколов морфия мне удалось как-то справиться с болью и вновь принять на себя командование из своего вездехода.
– Капитан Эверт, – распорядился я, – если я не смогу продолжать руководить боем, вы примете управление на себя. Я постараюсь установить связь с Роммелем, чтобы прояснить обстановку и получить приказы.
Слава богу, связь с Роммелем наладили. Создалось чрезвычайно опасное положение. В районе Найтсбриджа, к юго-западу от Тобрука, наступление Африканского корпуса захлебнулось под огнем британской артиллерии и интенсивными налетами Королевских ВВС. Скоро застопорилась и лобовая атака итальянцев на севере.
Мне удалось создать фронт обороны на востоке. К счастью для нас, наступление британцев с востока в большей степени нацеливалось на две танковые дивизии Африканского корпуса. Британцы предположили, что Роммель попытается прорваться в восточном направлении. На этом строилась их диспозиция в несколько последующих дней. И тут Роммель принял одно из своих внезапных решений: он приказал Африканскому корпусу вырываться из окружения не на восток, а на запад, через минные поля под Газалой. Моя задача состояла в том, чтобы прикрывать отступление от возможного прорыва британцев с восточного направления и предотвратить фланговый маневр противника на окружение с юга.
Пять дней я – накачанный морфием – сидел в своем вездеходе, пока утром 1 июня Роммелю не удалось наконец с помощью саперов проложить коридоры в минных заграждениях и вытащить Африканский корпус из окружения, хотя из-за нехватки горючего ему и пришлось бросить немало техники. Мы стали последними, кто вышел из боевого соприкосновения с противником и отправился в район сосредоточения в тылу у итальянцев.
Рана моя внушала опасения.
– Я больше не могу ни за что поручиться, – предупредил меня врач. – Вам немедленно надо в Дерну, на эвакуационный пункт.
Я тоже понимал, что дальше так продолжаться не может, однако все еще надеялся, что в Дерне меня поставят на ноги. С тяжелым сердцем я передал командование Эверту и, чуть не плача от злости и отчаяния, позволил старому доброму Мантею и верному Беку отвезти меня в Дерну. К моему огромному огорчению, врачи там установили, что из-за моего пятидневного сидения в вездеходе да еще из-за песка и пыли, поднятых гибли, рана загноилась.
– Вам нужно сейчас же ехать в Германию – в порту как раз стоит итальянский госпитальный корабль. Завтра вы будете в Европе, – вот такой окончательный приговор вынес мне врач. Страшно расстроенный, я на следующий день перекочевал на судно. Адьё, Африка, – прощай, но ненадолго.
Я оказался на крупном лайнере, приспособленном для транспортировки раненых и снабженном огромным красным крестом. Потом я слышал, что корабль тот потопили на обратном пути в Африку, будто бы по причине того, что на нем находились военные грузы. Меня устроили в маленькой каюте, где я лежал, досадуя на судьбу. На следующее утро мы причалили на Сицилии.
По причине тяжести моего ранения я оказался на операционном столе в числе первых. Заправлял всем в госпитале итальянский хирург, который, как шепнула мне медсестра, раньше работал в одной из лучших итальянских клиник. Повязки сняли, боль усилилась, стало особенно тяжело, принимая во внимание, что морфия мне не давали уже с позавчерашнего дня.
– Нельзя допустить возникновения у вас зависимости, – пояснил врач. – Рана, слава богу, не страшная. Сначала почистим ее, а потом пойдем дальше.
Затем меня подготовили к операции, сказав, что обезболивающие берегут для самых тяжелых случаев.
– Сожмите зубы покрепче, – приказали мне коротко и жестко. Две сестры навалились на меня и прижали к столу, а доктор, казавшийся мне мясником, принялся ковыряться в ране. Я кричал, точно животное, и думал, что вот-вот потеряю сознание от боли. И тут раздался голос:
– Постойте, пожалуйста, – рядом с собой я увидел генерала фон Ферста, командира 15-й танковой дивизии [59] . – Что с вами, Люк? Что вы так орете?
Я обрисовал ему положение и попросил распорядиться сделать мне обезболивание. Тут врачу пришлось сдаться, а посему остальная часть операции прошла вполне сносно.
Генерал фон Ферст сказал мне, что тоже был ранен, причем недалеко от того места, где зацепило меня. Генерал Гаузе и полковник Вестфаль из штаба Роммеля тоже получили ранения. Последнее, что знал о делах у Роммеля фон Ферст, это то, что после успешного прорыва на запад Африканский корпус перегруппировывается для продолжения наступления.
