Алексей Карпов - Княгиня Ольга
В XVI—XVIII веках были записаны и книжные легенды о войнах Ольги и ее мести древлянам. Они имеют уже совсем другое — чисто литературное — происхождение, но и для их авторов Ольга оказалась наиболее подходящим историческим персонажем. Расцвеченная по-новому, яркая и красочная биография киевской княгини пришлась по вкусу читателям Нового времени.
В этих преданиях, напротив, прославляются верность Ольги своему мужу, целомудрие и другие качества, изображающие ее «идеальной вдовой». Одно из преданий также связано с мифическими Ольгиными сокровищами. Отомстив древлянам, Ольга будто бы стала расспрашивать их о месте погребения мужа. «Они же ей поведаша место сокровенно от всхода горы на право ко езеру тайник, яко пять ступеней, — читаем в приписке к летописцу XVII века, — в нем же положено тело великого князя Игоря со множеством бесчисленного злата, и сребра, и жемчугу, и камения драгоценного во славу имени его, а последнему роду на счастие». Ольга в очередной раз проявила мудрость, оставив клад на месте: она повелела «затвердить» «устие» пещеры камнями, «и тако отиде в Киев, и царствова благоденственно»{114}.
В Московской Руси плохо представляли себе географию древлянской войны и местоположение летописного Искоростеня. Одни полагали, что речь идет о Литве («Деревская земля, рекше Литва», — читаем, например, в одной из летописей XVI века: Ольга «с сыном своим мьсти кровь мужа своего… и всю Литву высече»{115}); другие — что Ольга действовала в Новгородской земле, одна из частей которой в древности носила название Деревской пятины — созвучное названию Древлянской земли. «Неции же глаголють, яко Деревьская земля бе иже во области Великаго Новаграда, ныне же Деревьская пятина именуема», — писал по этому поводу составитель Степенной книги царского родословия. Но далее он приводит и другую версию: «…инии же глаголють, яко Северьская страна бе, идеже бе Чернигов град»{116}. Легенды о расправе Ольги над древлянами и сожжении Искоростеня относили то к Старой Руссе в Новгородской земле (где имелось село со схожим названием — Коростынь, или Коростыня){117}, то к древнему Новому Торгу — нынешнему Торжку[103]. (Напротив, в украинском Житии Ольги XVII века, восходящем к русскому Житию в редакции Степенной книги, география событий представлена очень точно: о Древлянской земле сообщается, «що ныне называется Полесье (Житомирщина. — А.К.)», «место» же «Коростынь» правильно локализовано «недалеко от Овручова»{118}.)
Географическая неопределенность подвигов Ольги открывала московским книжникам простор для проявления самой необузданной фантазии. Так, совершенно иначе, чем в «Повести временных лет» и других летописях, представлена история Ольги в легендарном сказании о первых киевских князьях в московском летописце XVII века («Начало русских князей, отчего зачалось русское княжение»){119}. Автор этого сочинения не слишком хорошо разбирался в истории древней Руси и нередко путал князей, перенося события, происходившие с одним из них, на другого. Гибель Игоря от древлян происходит возле днепровских порогов (что, конечно, имеет в виду гибель здесь сына Игоря Святослава, убитого печенегами), а потому и Ольга отправляется мстить убийцам своего мужа «к порогам». «Едет княгиня Днепром, в ладьях ваших, в землю вашу… в невелице силе», — с такими словами обращается она к мифическим древлянам. «А сына своего Святослава, — добавляет автор, — посла полем на конех с великим войском к порогам». Когда же древляне прибыли в указанное место, княгиня повелела «упокоити» всех «вином да заморскими питиями», а затем за дело взялся Святослав со своими ратниками. Победив древлян, Ольга осаждает их город — но не Искоростень, а какой-то неведомый Колец, — и захватывает его. «И повеле кнеиня Олга Колец-град разорити, князя их Мала повеле убита. А сама Олга с сыном своим Святославом, а со всем войском пойде в Киев с великою честию. И бысть радость велика по всей земле».
Подробности взятия древлянского «града» в этом рассказе опущены. Но только потому, что они отнесены ко взятию Ольгой другого города — и не какого-нибудь, а Царьграда, столицы Византийской империи.
Оказывается, Ольга отнюдь не ограничилась войной с древлянами. В этой поздней летописи княгиня предстает грозной воительницей. По возвращении в Киев она вместе с сыном Святославом идет в поход «на печенеги за Дон, и много пленив печенегов, и возвратишися здраво». Спустя еще какое-то время она решает «поитти воевати ко Царюграду», на этот раз оставив своего сына в Киеве. Во главе огромного войска, в состав которого вошли «словене», древляне и печенеги, Ольга «поплени… землю Греческую» и подступила к самому Царьграду, правители которого, некие мифические цари Михаил и Константин, «повеле Царьград затворити». (Первое из названных имен, возможно, извлечено автором из рассказа о первом походе Руси на Царьград в 860 году, где фигурирует император Михаил III, а второе представляет собой наиболее распространенное имя византийских императоров, вероятно, лишь случайно совпавшее с именем императора Константина Багрянородного — действительного современника Ольги.) Осада города продолжалась целых семь лет. (Отметим, что эпический семилетний срок осады фигурирует и в одном из поздних преданий об осаде Искоростеня, записанных в XIX веке.) «И на осмое лето начаша цари ко Олге послы своя посылати и Олге добивати челом о миру». Ольга согласилась заключить с царями мир и возложила на них дань «по летом», причем в изложении этой «дани» использован текст русско-византийских договоров, заключенных предшественниками Ольги — Олегом и Игорем.
Однако довольствоваться обычной данью русская княгиня не захотела. В полном соответствии со своим фольклорным образом, она решает отомстить грекам за долгую осаду и, как и полагается, легко обманывает их. «И еще к ним Олга рече лестию: “Да вы ныне, феки, велми скудны от моей войны, что стою под вашим градом 7 лет в земле вашей своим войском, и яз у вас не хощу дани взяти за три лета со всей земли вашей. А слышали есми, что в вашей земле Цареградстей умножилось много голубей и воробьев, а в нашей земле Словенской тех птиц нет. И вы дайте мне из Царяграда по три голубя да по три воробья ото всякого двора, и яз дани у вас за три лета не возму”». Как и следовало ожидать, греческие цари не увидели подвоха и «возрадовались радостию великою», восклицая: «Милостивая княгиня Ольга русская!»
«Люди цареградские», разъясняет московский книжник, «в те лета велми любляше голуби и воробьи». Собравшись на совет, они решили собрать птиц с каждого двора и выслать их русской княгине. Ну а то, что последовало дальше, мы уже знаем. Ольга «нача мудростию над греки промышляти»: раздав птиц воинам, она повелела привязывать к ногам и хвостам каждой «горячую серу… в латки» (?) и под вечер, «в кое время птицы по гнездам своим садятся», поджечь серу и отпустить птиц. Город загорелся, а его жители, «плачюще», побежали прочь «з женами и з детми», умоляя о пощаде. Ольга, однако, «повеле их сещи, а огнь во граде весь повеле угасити». Наконец, навстречу княгине вышли греческие цари с патриархом «и со всем вселенским собором и клиросом», неся чудотворные иконы, в том числе и образ Пречистой Богоматери Одигитрии, написанный евангелистом Лукой, — едва ли не прославленную впоследствии Владимирскую икону Божьей Матери, а также «завесу церковную» (полотнище) с изображением Страстей Господних. Увидев все это, Ольга «воздивися» — и далее повествование переходит к крещению святой княгини, причем в рассказе историописателя XVII века очевидным образом соединились подробности обращения в христианскую веру как самой Ольги, так и ее внука Владимира.
