Андре Агасси - Откровенно. Автобиография
При ближайшем рассмотрении, с уровня земной поверхности, Нью-Йорк не столько путает, сколько раздражает. Отвратительные запахи, пронзительные звуки и постоянное вымогательство чаевых. Я вырос в доме, благосостояние которого зависело от чаевых, поэтому отношусь к ним с большим уважением. Однако в Нью-Йорке получение мелкой мзды, кажется, превратилось в настоящий бизнес. По дороге из аэропорта до номера мне пришлось раздать не менее ста долларов. После того как мне пришлось дать на лапу таксисту, швейцару, коридорному и консьержу, я остался без цента в кармане.
Я повсюду опаздываю, поскольку не могу правильно определить время, необходимое для поездки из пункта А в пункт Б в пределах Нью-Йорка. В один из дней перед началом турнира отправляюсь на тренировку, которая должна начаться в два часа. Выхожу из отеля с запасом времени, который полагаю более чем достаточным для того, чтобы добраться до стадиона «Флашинг Мидоус». Сажусь на автобус, курсирующий между отелем и стадионом. Увы, когда мы, преодолев пробки в центре города, добираемся до места, я уже безнадежно опоздал. Служительница сообщает, что мой корт занят. Я умоляю ее выделить другое время для тренировки.
— Вы кто? — спрашивает она.
Я показываю документы, изображаю слабую улыбку.
Позади — стенд с именами спортсменов, который она изучает со скептическим видом. Она отчаянно напоминает мне миссис Г. Служительница водит пальцем вверх и вниз по левой колонке.
— Хорошо, — произносит она. — Четыре часа. Восьмой корт.
Я смотрю на фамилию игрока, с которым мне предстоит тренироваться.
— Простите, но с этим человеком я тренироваться не могу. Вполне возможно, нам предстоит играть во втором раунде.
Она вновь разглядывает стенд, в раздражении хмыкает, и я вновь задаю себе вопрос: не было ли у миссис Г сестры, с которой ее разлучили в детстве? Я уже не ношу ирокез, иначе был бы ей еще более неприятен. С другой стороны, моя нынешняя прическа немногим лучше: высоко взбитые волосы, торчащие рваными прядями, коротко выстриженные на макушке, ниже спускающиеся по плечам и к тому же выкрашенные в два цвета — угольно-черные у корней и выбеленные на концах.
— Ладно, — нарушает молчание псевдосестра миссис Г. — Пять часов, корт семнадцать. Но там будут еще три игрока.
— Я в этом городе тону, — жалуюсь я Нику. Тот смеется:
— Ничего, выплывешь!
— Издали он выглядит гораздо лучше!
— Так про что угодно можно сказать.
В первом раунде играю против Джереми Бейтса из Великобритании. Наш матч проходит на дальнем корте, в стороне от толпы и главных событий. Я возбужден и горд. Затем меня охватывает ужас. Чувствую себя так, будто сегодня — последнее воскресенье турнира. У меня в животе порхает целая колония бабочек.
Это — турнир Большого шлема, и поэтому энергетика игры отличается от всего, что мне пришлось испытать до этого. Она неистовствует, бушует. Скорость игры все время меняется, с таким ритмом я встречаюсь впервые. Кроме того, день сегодня ветреный, а значит, мячи будут носиться по корту, как фантики от жвачки в клубах пыли. Это, кажется, даже не похоже на теннис. Бейтс — игрок не лучше, чем я, но сейчас он играет удачнее, потому что заранее знал, к чему быть готовым. Он обыгрывает меня в четырех сетах, затем смотрит на Фили и Ника, сидящих в ложе, и с размаху бьет кулаком по сгибу локтя, демонстрируя универсальный жест презрения. В свое время они с Ником явно что-то не поделили.
Я разочарован и слегка сконфужен. Не был готов ни к моему первому Открытому чемпионату США, ни к Нью-Йорку. Вижу, какая пропасть отделяет меня нынешнего от того, каким я должен стать, и уверен, что смогу перепрыгнуть эту пропасть.
— У тебя все получится, — утешает меня Фили, приобняв. — Это лишь вопрос времени.
— Спасибо, я знаю.
И я это действительно знаю. Никаких сомнений. Но с этого момента почему-то начинаю проигрывать. Не просто проигрывать — продувать с позором. Убого. Жалко. В Мемфисе вылетаю в первом раунде. В Ки-Бискейн — тот же результат.
— Фили, что со мной происходит? — в отчаянии спрашиваю у брата.
— Ничего не понимаю. Чувствую себя любителем, играющим по воскресеньям. Я пропал.
Хуже всего мне приходится в Спектруме, штат Филадельфия. Игра проходит не на теннисном корте, а на баскетбольной площадке не лучшего качества. Бугристое, плохо освещенное поле сумело вместить два корта, матчи на которых идут одновременно. Ровно в тот момент, когда я принимаю подачу соперника, кто-то принимает подачу на соседнем корте, и если его мяч летит далеко от центра поля, а мой отскакивает, нам обоим надо стараться не столкнуться головами. Я и так с трудом концентрируюсь, а тут еще приходится заботиться о том, чтобы не столкнуться с другим игроком. После первого же сета в голове не остается ни единой мысли, а в ушах звучит лишь стук сердца.
Мой оппонент откровенно слаб, и это тоже ставит меня в невыгодное положение. Я в своей худшей форме выступаю против игрока еще более слабого. Опускаюсь до его уровня. Не могу наладить собственную игру, пока пытаюсь приспособиться к стилю оппонента: это похоже на попытку вдохнуть и выдохнуть одновременно. Играя против великих, я пытаюсь подняться до их уровня. Если же мне достается слабый противник — приходится его прессовать, что в теннисе означает — не пускать игру на самотек. Прессинг — одна из самых неприятных вещей, с которыми приходится сталкиваться в игре.
Мы с Фили в унынии возвращаемся в Вегас. Мы удручены и расстроены, и, что еще более существенно, у нас нет ни гроша. Я не получал призовых уже несколько месяцев, при этом практически все деньги от Nike мы ухитрились разбазарить на перелеты, гостиницы, аренду авто и ужины в ресторанах. Из аэропорта еду к Перри. Мы устраиваемся у него в спальне вместе с парой стаканов газировки. Здесь я успокаиваюсь, ко мне возвращается рассудительность. Вижу, что на стенах появилось несколько дюжин новых обложек Sports Illustrated. Рассматриваю лица великих спортсменов и говорю: «Я всегда знал, что стану знаменитым спортсменом. Был уверен, что так и будет. Это моя жизнь, и я если и жалел, то только о том, что судьбу не изменишь. Зато я знал, что меня ждет. А вот сейчас я не знаю, что будет дальше. Оказалось, что единственное, что я делаю, я делаю не так-то хорошо. Неужели для меня все закончилось, так и не начавшись? И если так, то что нам с Фили, черт возьми, делать дальше?»
Я говорю, что хочу быть обычным шестнадцатилетним подростком, но вместо этого моя жизнь все больше отклоняется от нормы. Это ненормально — подвергаться унижениям на Открытом чемпионате США. Это ненормально — бегать по спортивному залу, рискуя столкнуться лбами с каким-то великаном из России. Это ненормально — прятаться в раздевалках…
