Марианна Шаскольская - Фредерик Жолио-Кюри
Вот почему торопились физики, работавшие в США. Они тоже шли на бой с фашизмом. Каждый в наши дни воюет тем, что ему всего дороже.
И вот война окончилась. Исчез, ушел в небытие Гитлер. Советский солдат воздвиг красный флаг на развалинах рейхстага. Знамена гитлеровских армий брошены к подножию Мавзолея на Красной площади в Москве.
Теперь можно вернуться в тишь лаборатории. Можно смело экспериментировать дальше, неся людям счастливую весть об атомной энергии, служащей делу мира. Так полагали люди науки. Но они ошибались.
Шел июнь 1945 года — первая послевоенная весна. Слышен был стук топоров на Смоленщине и на Украине: на старых пепелищах строились новые дома. Люди возвращались домой, к родным развалинам. Шли по военным дорогам домой, на восток, немногие оставшиеся в живых узники Бухенвальда и Майданека — шли в своих полосатых одеждах, седые и изможденные. Возвращались домой солдаты — те, кто прошел по полям сражений от Волги до Берлина. Как хороша и радостна была эта первая послевоенная весна! Дети России и Франции, Америки и Англии, дети всего мира будут расти счастливыми, свободными, они не услышат воя сирен и грохота бомб.
А между тем…
Именно этой цветущей весной 1945 года, когда война кончалась и когда больше не было опасений, что Германия первой применит атомную бомбу, военное министерство США приняло решение сбросить атомную бомбу на Японию.
Именно в эти дни, 11 июня 1945 года, ученые, трудившиеся в США над созданием атомной бомбы, обратились с письмом к военному министру: «Мы знаем об огромной опасности, угрожающей Соединенным Штатам и будущему других стран, о которой еще не ведает человечество».
Физики предупреждали: секрет атомной бомбы не может остаться секретом, через несколько лет эта бомба будет и у других государств. Они подчеркивали: неосмотрительное применение атомного оружия подорвет престиж Соединенных Штатов, «волна ужаса и отвращения прокатится по всему миру». Физики предлагали: «Демонстрацию нового вида оружия лучше всего устроить в пустыне или на необитаемом острове в присутствии представителей всех стран — членов Организации Объединенных Наций».
Только так, без угрозы миру, без ущерба людям, — настаивали ученые, авторы письма. Тогда, полагали они, Америка сможет сказать миру: «Вы видите, какое оружие у нас было, но мы его не использовали. Мы готовы и впредь отказаться от его применения, если другие страны последуют нашему примеру и согласятся на установление эффективного международного контроля».
«Если бы Соединенные Штаты Америки оказались первыми, применяющими это новое средство слепого уничтожения, они потеряли бы поддержку мирового общественного мнения, необычайно ускорили бы гонку вооружений и потеряли бы возможность международного соглашения относительно будущего контроля над подобным оружием».
6 августа 1945 года американский самолет сбросил атомную бомбу на Хиросиму.
«Ослепительная зеленоватая вспышка, взрыв, сознание подавлено, волна горячего ветра, и в следующий момент все вокруг загорается. Тишина, наступившая вслед за грохотом ни с чем не сравнимой, дотоле неслыханной силы, нарушается треском разгорающегося огня. Под обломками рухнувшего дома лежат оглушенные люди, в пламени гибнут женщины, гибнут в огненном кольце очнувшиеся и пытающиеся спастись люди…
Миг — и с людей свалилась вспыхнувшая одежда, вздулись руки, лицо, грудь; лопаются багровые волдыри, и лохмотья кожи сползают на землю… Это привидения. С поднятыми руками они движутся толпой, оглашая воздух криками боли. На земле грудной ребенок, мать мертва. Но ни у кого нет сил прийти на помощь, поднять. Оглушенные и обожженные люди, обезумев, сбились ревущей толпой и слепо тычутся, ища выхода…
…Ни с чем не сравнимая, трагическая картина: люди утратили последние признаки человеческого разума…
…На искалеченных людей хлынули черные потоки дождя. Потом ветер принес удушающий смрад…»[7]
Через три дня американцы сбросили вторую атомную бомбу — на Нагасаки.
Теперь известно, что в Хиросиме и Нагасаки погибло более четырехсот тысяч человек. Оставшиеся умирали потом в страшных мучениях от лучевой болезни. Они продолжают умирать и сейчас…
«Мы это сделали, — объявил президент Трумэн по радио. — И мы повторим это, если понадобится…»
Когда через семь лет американский делегат в ООН Уоррен Остин, нападая на Фредерика Жолио-Кюри за его деятельность в защиту мира, обвинил его в «проституировании науки», Жолио-Кюри ответил полным достоинства письмом, в котором содержались такие строки:
«Я считаю, что науку проституируют те, кто ознаменовал начало атомной эры уничтожением мирных жителей Хиросимы и Нагасаки.
Вы очень хорошо знаете, что американские ученые, заканчивая свои научные и технические изыскания, безуспешно просили ответственных политических деятелей Америки не использовать имевшиеся в то время две атомные бомбы. И тем не менее эти бомбы были сброшены.
Уничтожения Хиросимы, убийства ста тысяч ее жителей оказалось еще недостаточно, и спустя несколько дней потребовалось повторить все это в Нагасаки!»
Свое письмо Жолио-Кюри закончил словами:
«В 1903 году в Стокгольме Пьер Кюри выражал беспокойство по поводу «ужасных средств разрушения, находящихся в руках крупных преступников, которые толкают народы на путь войны».
Я часто думал об этом предостережении того, кто вместе с Беккерелем и Марией Кюри дал человечеству радиоактивность. Именно потому, что я знаю, что может дать миру наука, я буду продолжать свои усилия, чтобы заставить ее служить счастью людей…»
ПОСЛЕ ВОЙНЫКогда Жолио-Кюри сразу после освобождения встретился со старыми товарищами и с английскими коллегами, он узнал многое, но, конечно, далеко не все, о ядерных исследованиях в годы войны. Ему было ясно, что необходимо продолжать его исследования, прерванные вторжением немцев. Однако во Франции у Жолио в то время не было возможности получить средства на работы по ядерной энергии.
Сразу после освобождения Парижа Фредерик Жолио был назначен директором Национального центра научных исследований.
Он готовился к этой работе еще в годы Сопротивления, когда при завешенных окнах, тайно, подпольный комитет обсуждал координацию научных работ и будущую структуру научных институтов Франции. Жолио взялся за руководство Национальным центром, считая, что после освобождения, когда в правительство вошли прогрессивные элементы и коммунисты, настало время больших реформ в области науки.
«Нужно, — писал он, — чтобы каждый гражданин понял: только ценой интенсивного развития науки нация может жить счастливой и сильной. Я скажу совсем просто: если страна не сделает необходимого усилия, чтобы дать науке достойное место, она рано или поздно станет колонией».
