К Акула - Боем живет истребитель
...На рассвете прибыл на свой аэродром уставшим, измотанным.
- Отдохни хорошенько, завтра пойдешь на новое ответственное задание, сказал Мелентьев.
Так закончилась моя первая встреча с Днепром, принесшая много забот, волнений и радость сознания честно выполненного воинского долга.
"Каким же будет новое задание? - подумал я, укладываясь спать. - Неужели снова разведка? Так совсем переквалифицируюсь".
Но на этот раз задача оказалась совсем необычного характера.
Речь шла о Днепрогэсе. Враг готовился смести с лица земли энергетический гигант первых пятилеток.
Согласно разведданным, в потерне - узком коридоре, идущем через все тело плотины и под зданием электростанции, находилось громадное количество взрывчатки, сто пятисоткилограммовых авиационных бомб.
Спасением Днепрогэса занимался лично Верховный Главнокомандующий. К нему стекались все сведения относительно этого грандиозного по тем временам сооружения. Командующий фронтом потребовал от генералов М. И. Неделина командующего артиллерией фронта, Л. 3. Котляра - начальника инженерных войск фронта и В. А. Судца - командующего нашей 17-й воздушной армией сделать все для сохранения Днепрогэса.
Так получилось, что мы с Овчинниковым тоже оказались причастными к большому, государственной важности, делу. Нам было приказано несколько раз сфотографировать плотину и подходы к ней. Нас предупредили: придется преодолевать чрезвычайно сильную противовоздушную оборону. "Ясно, - подумал я, - значит, мы не первые и, конечно же, не последние. Нужно собрать достаточное количество данных, чтобы на основании их принять какое-то определенное решение".
Днепрогэс... С ним у каждого из нас было связано очень и очень многое. И прежде всего - представление о Советской власти, социализме, ленинском плане электрификации страны. Пуск этого днепровского гиганта по своему воздействию на умы и сердца людей был равнозначен запуску в космос первого советского спутника земли. Это если смотреть с высоты сегодляшнего дня. А тогда-то, пожалуй, нелегко было найти событие, равное пуску Днепрогэса.
Невозможно было подумать, что в судьбе Днепрогэса случится вот такая лихая година, когда за него будет тревожиться вся страна. Мог ли я предположить, что и мне придется принимать участие в его спасении? Строилась-то плотина на века, и, казалось, не было в мире силы, способной разрушить ее.
...Снова дружно взлетаем с Васей Овчинниковым.
Степная ширь. Приднепровское синеватое раздолье. Но земля неухоженная, редко где увидишь пахоту, не зеленеют озимые всходы. Проклятые фашисты! На всем видна печать их злого присутствия.
Выходим к Днепру. Вот она, плотина Днепрогэса!
Темно-серая, пустынная. В разрушенных пролетах пенится вода. Белые буруны летят к массивному каменному утесу и потом до самого острова Хортица, на котором маячат стальные мачты, вода закручивает воронки.
С восточной стороны мы благополучно достигаем середины реки. Пока - тихо. Даже странно как-то, что никто не стреляет. Только это продолжается недолго внезапно на нас обрушивается бешеный шквал огня. Да такой, в который еще ни разу не приходилось попадать. Огонь настолько плотный, что увернуться от разрывов очень трудно. Маневр по курсу и по высоте нам противопоказан: загубим фотопленку, не выполним задание.
Да, в таком почти безнадежном положении я оказался впервые, хотя совершил уже более двухсот боевых вылетов. Будет ли судьба милостива ко мне и на этот раз? Или, в лучшем случае, придется искупаться в осенней днепровской воде?
Но, кажется, один заход нам уже удался. Ныряю вниз, набираю скорость, иду на полупетлю, и снова, как на лезвие ножа, становлюсь на боевой курс, но теперь уже в обратном направлении. Овчинников преданно следует за мной. Не сворачивая, не уклоняясь в сторону, проходим сквозь сплошные разрывы зенитных снарядов. Есть еще фотопленка! Может, достаточно заходов? Нот, для гарантии надо сделать еще один.
Встаю в разворот и вдруг слышу встревоженный голос Овчинникова:
- Слева и справа "мессеры".
- Вижу, - отвечаю как можно спокойнее. Мне нужно совсем немного времени, чтобы еще раз произвести фотографирование.
- Скоморох, "мессеры" атакуют! Еще немного выдержки, и дело сделано. И тут вокруг потянулись шнуры эрликонов. Три пары "мессеров" остервенело набросились на нас, решив любой ценой рассчитаться с нами.
Драгоценными фотопленками мы не могли рисковать.
- Вася, уходим!
Затяжелил винт, сектор газа - полностью вперед. Фашисты преследуют нас. Бьют из всех пушек. А тут еще и горючее на исходе. В голове одна мысль: неужели на этот раз не выкручусь? Нет, нет, - нас ждут на аэродроме. Резко перехожу в набор высоты. Овчинников - следом. Отлично держится! Но "мессеры" не отстают. С пяти тысяч очертя голову бросаюсь вниз. А где Овчинников? Потерялся? Что-то на него не похоже. Ага, он перешел на другую сторону, так ему удобнее наблюдать.
Пока искал ведомого, следил за "мессерами", не заметил, что до земли рукой подать, еще секунда - и врежусь.
С такой силой я никогда раньше не рвал ручку на себя. В глазах потемнело. На мгновение потерял сознание. Пришел в себя - самолет странно покачивается, плохо повинуется. Что такое? Смотрю - капот вспух, на плоскостях обшивка висит клочьями, элероны тоже "раздеты".
Нет, и на этот раз вражеские снаряды меня миновали. Просто я превысил все нормы перегрузок. Зато своего достиг: фашистские летчики, расстреляв боеприпасы, ушли восвояси. Мы с Овчинниковым благополучно вернулись домой. Правда, мой самолет больше в воздух не поднимался - его списали. Расставаясь с ним, я мысленно говорил: "Прости меня, верный друг, надежно послуживший, но пойми, воздушный боец не только тот, кто сбивает, но и тот, кто умеет сам не быть сбитым".
Наши пленки немедленно отправили в вышестоящий штаб. Дай бог, чтобы они оказались полезными - слишком дорого нам достались. Так дорого, что меня начало знобить. Я сказал об этом Овчинникову, тот в ответ пошутил:
- Пройдет, командир, с вас-то обшивочку не сорвало, значит, все в порядке.
А через два часа звонок из штаба армии:
- Пару Скоморохова срочно отправить на повторное фотографирование с той же высоты, с того же направления, под тем же ракурсом.
Понятно - нужны какие-то уточнения.
А у меня впервые в жизни пропало всякое желание что-либо делать. Хотелось лечь и забыться. Чувствую температуру. Что делать? Когда дана команда на вылет - поздно идти к врачу, объяснять свое самочувствие. Тем более что требуются именно наши повторные снимки. Кто их сделает? Овчинников ведь меня прикрывал он не помнит точно, как мы заходили на съемку.
Деваться некуда - летим.
