Станислав Зверев - Генерал Краснов. Как стать генералом
В. А. Апушкин, получивший солнечный удар под Даши-чао, в марте 1917-го сделался главным военным прокурором русской армии, членом ЧСК Временного правительства по расследованию действий министров, устроителем демократизации армии: отмены военно-полевых судов и смертной казни, — участник печально известной Пол ивановской комиссии; вступил в Красную армию и остался в СССР, где преследовался с 1930 г. и умер в заключении в 1937-м. Генерал: П. И. Мищенко, которого высоко оценивали Краснов и Деникин, выдающийся военачальник Русско-японской войны наряду со Штакельбергом, Самсоновым и Ренненкампфом, в 1917 г. демократическим правительством был отстранен от командования корпусом, но сохранил веру в превосходные качества русского солдата до 1918 г., покончил с собой в Дагестане, когда большевики при обыске отобрали у него погоны и награды. Ренненкампф в том же году будет убит красными. Не один поезд с Деникиным, целая Россия была отмечена роком предательства через революцию.
Войска с наступившими холодами закопались в землянки. После прошедших боев наступило время отдыха и награждений отличившихся из тех, кто выжил. Краснов заслужил орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. На время прекращения военных действий (японцы обходились как по расписанию, вечерними обстрелами, наши редко отвечали на этот бесполезный огонь) Краснов взял отпуск и вернулся в Петербург. Проезжая через Харбин, столицу Манчжурии и будущую столицу русской эмиграции в Китае, Петр Николаевич не оставляет труд военного корреспондента. Сделанный им очерк в доработанном виде войдет в Т.2 «Года войны» относительно декабря 1904 г., а в «Иркутские губернские ведомости» — 4 марта 1905 г., № 4003. Раздел «Наша печать»:
«Талантливый корреспондент «Р. инв.» г. Краснов описывает Харбин и его жизнь в последнее время.
Перед вокзалом — площадь и череда электрических фонарей, уходящих в туманную даль. Там раскиданы по широким улицам широко задуманного города то маленькие одноэтажные постройки железнодорожного поселка, то громадные дворцы правления восточно-китайской дороги, штаба пограничной стражи, торговые ряды и дома местных крезов. Но больше пустырей, по которым то прокатится «российский» извозчик на паре с пристяжкой, то проедет китаец на тяжелой, безалаберно запряженной арбе. Все у основателей Харбина, его устроителей и хозяев было задумано по петербургскому образцу, и одного им не хватило в рецепте изготовления маньчжурского Петербурга — это гения Петра.
То — кучки больших многоэтажных домов, первоклассный ресторан и гостиница, то — полуземлянки-полубараки госпиталей, то — казарма за каменным и железным забором, то — лачуги, то — просто пустырь, неогороженный даже забором. В это военное время сотни госпиталей всевозможных общин и отрядов ютились рядом с зимним садом Колхидой, цирком Боровского, опереткой, драмой и просто кабаками. Святые сестры веселились рядом с куртизанками самого веселого пошиба, и один и тот же поезд привозил часто одних умирать и страдать от ран, других веселиться, памятуя девиз: «Мертвый мирно спи во гробе, жизнью пользуйся живущий!» И от этого происходило много эпизодов, полных грусти и смеха, разыгрывавшихся то в драму, то в водевиль. Молоденькую и хорошенькую жену офицера, приехавшую к своему смертельно раненному мужу, принимали то за певичку из Колхиды и разбивали двери гостиницы, в которой она остановилась, а некрасивую и пожилую куртизанку считали за «порядочную» и сторонились от нее и долго она не могла найти клиентов.
Бродишь по Харбину, присматриваешься к его жизни и понять не можешь, что это такое… Точно «пир во время чумы». Вот небольшая, разношерстная команда запасных с ружьями построилась у госпитальной часовни, в которой виднеются два просто заколоченных гроба, а мимо несется с дикими вскриками компания в енотовых папахах, извозчики нахлестывали лошадей, и накрашенные девицы, рыжая и черная, визжат на всю улицу. Эти встретили утро и мчатся куда-нибудь сорвать тоску и усмирить разгоревшиеся страсти…
Вот за печальной колесницей идет, рыдая, молодая вдова, а из окна, обнявшись с офицером, глядит полураздетая американка из штата Бердичев. И смотрит мутными глазами на эту печальную процессию офицер и думает: «Сегодня ты, а завтра я». И еще страстнее, еще горячее целует холодные щеки и накрашенный губы дорогого предмета…
Там из палаты несут в операционную тяжелораненного, и он немолчно стонет и плачет, чуя беду; и плачут две сестры, провожая его на болезнь и страдания; и тут же третья, жена офицера, счастливая приездом мужа, приехавшего на несколько дней с позиции; взволнованная, с сияющими счастьем глазами, шепчет слова любви…
…Сегодня ты, а завтра я…».
В более раннем очерке Краснов сравнивал Мукден с Москвой, теперь — Харбин с Петербургом. Сравнение справедливо: по приказу Императора Николая II в маньчжурских болотах из китайского поселка возник город, ставший теперь красивым шестимиллионным гигантом с небоскребами. Запроектировали его в Петербурге, лес для первых церквей привезли из Вологды. Строился он со скоростью, сравниваемой с социалистическими рекордами 30 лет спустя.
С невероятной быстротой возводились дома, причем, многоэтажные. К 1917 г. в Харбине проживало 100 тысяч русских — больше, чем китайцев.
Куропаткину очень не нравились корреспонденции из тыла Армии, но упрек он справедливо адресовал журналистам, оставшимся жить в тылу [52]. Краснов, разделявший с войсками все тяготы и переживания, заслужил его одобрения. Все написанные очерки составили два тома книги «Год войны. 14 месяцев на войне», с дополнениями и перестановкой для взаимосвязи очерков, а также с небольшой стилистической правкой. Сравнивая вышеприведенный талантливый очерк с его книжным вариантом, можно заметить незначительные исправления: восточно-китайская железная дорога правильно названа Китайской Восточной (принято сокращение КВЖД, на ее постройку России потратила сотни миллионов рублей золотом), убраны тире после «то» во втором абзаце, раскавычен фразеологизм пир во время чумы. То есть, текст Краснов потом дорабатывал для книжного издания. Раньше книгу под названием «Год войны» о 1877 г. написал В. И. Немирович-Данченко, корреспондент при Скобелеве, отправившийся на войну и в 1904 г. Многие очерки Краснова из «Русского инвалида» и Немирович-Данченко из «Русского слова» вместе печатались в выпусках сборника «Наши казаки на Дальнем Востоке» в 1907 и 1910 гг. Статьи с Японской войны составили последнюю книгу Немировича-Данченко «Слепая война», хотя Василий Иванович дожил в эмиграции до 18 сентября 1936 г., а его творческое наследие по объему сравнимо с трудами Краснова или Амфитеатрова.
