Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография
— Аа, — протянул тот, а второй посоветовал:
— Тогда пусть пересядет.
— Скажу. Если послушает.
— Послушает, — успокоил его тот. — Она не по этой части. — И отец, которому пришелся не по душе этот сомнительный комплимент, замкнулся в себе, смолчал и пошел к дочери. Официант послушно убрал со стола, и Морису даже не пришлось предъявлять в полиции счет за пирушку — настолько был велик его кредит в этом заведении…
А Рене в этот же день передала через Ива согласие занять пустующую должность: ярость продолжала бушевать в ней и диктовать свои поступки. Конференция, которая только и ждала этого решения, состоялась в Народном доме Сен-Дени, представлявшем помещение единомышленникам из других парижских районов. Собралось несколько десятков молодых людей и девушек, настроенных по-боевому и празднично. Рене никого здесь не знала и чувствовала себя неловко. Она сидела в президиуме, рядом с Фоше, который вел конференцию. Дорио, как и обещал, приехал поддержать ее кандидатуру.
— Ты здесь, пропащая? — приветствовал он ее, усаживаясь рядом. — Что так долго раздумывала?
— Трусила, — слукавила Рене — но лишь наполовину, потому что сейчас, глядя на волнующийся зал, действительно испытывала это чувство. — Боялась, не справлюсь. Как я ими руководить буду?
— Не робей, — поддержал он ее, сказал загадочную фразу: — Они только того и ждут, чтоб ими руководили… — и взлетел на трибуну, схватился за ее боковины.
— Почему мы выдвинули и предлагаем вам эту девушку? — бурным потоком полилось оттуда. — Девушку, которой нет еще и семнадцати? — (Рене недавно исполнилось шестнадцать.) — Потому что именно такие люди нам нужны сегодня. Нужны как воздух! Вы знаете историю с плакатами! Это ей пришла в голову эта мысль! — Он выбросил руку в ее направлении. — И она же — мало ли кому что придет в голову — сделала это: нашла ребят-исполнителей, организовала их, сама присутствовала при этой акции, стояла на стреме и отвлекала полицейских, которые чуть не загребли в участок всю компанию! Нам нужны люди, умеющие не только фантазировать и геройствовать в воображении, а те, кто не боится и умеет провести в жизнь свои планы и задумки, кто знает, с какого боку за них взяться, как зажечь ими людей и как не попасться при этом в лапы блюстителей порядка — вы знаете, какой порядок они охраняют и как карают тех, кто с ним не согласен. Те, кто не ждет, когда ему разжуют и положат в рот — так что только проглотить остается, а сам умеет заварить кашу и разложить ее по тарелочкам! Именно такие люди меняют нашу жизнь, именно так и делается революция! Теперь разрешите мне перейти к наиболее важным, насущным нашим проблемам. Впереди — Первое августа, День борьбы с угрозой новой империалистической бойни, с планами капиталистических государств развязать новую мировую войну, отправив на нее лучшие умы и силы рабочего класса и крестьянства!..
Дорио гремел с трибуны, зал, подогреваемый им, дружно гудел в ответ, одобрительно кричал с мест и приходил в движение. Рене тоже увлеклась речью и откликом на нее в зале. Она почувствовала себя в этот миг одним из звеньев единой монолитной цепи, приобщилась к новому таинству, прониклась ее духом, взошла на помост, который каждую минуту, как и у ее любимицы Жанны д'Арк, мог обернуться эшафотом: стала, иначе говоря, секретарем комсомола, или — на французский лад — комсомольской молодежи девятого Парижского округа.
11
После своего избрания Рене стала ходить на улицу Мартир (Мучеников) как на службу: Компартия снимала здесь этаж доходного дома для своих окружных комитетов, кружков и классов политучебы. На том, чтобы она каждый вечер дежурила на этом посту, настаивали вышестоящие органы партии: на случай, если придется передать какое-нибудь срочное сообщение — вроде сигнала к общему восстанию. Среди тогдашних руководителей партии было много деятелей с крайне левыми убеждениями, подталкиваемых русскими товарищами, которым не терпелось перенести в Европу эстафетный огонь революции. Никаких сигналов не было и быть не могло, и Рене зря отсиживала часы у аппарата — совсем как связная, садящаяся в определенное время суток у телефона в ожидании звонка от канувшего в небытие товарища.
Шла она туда сразу после окончания занятий в лицее, стараясь уйти незамеченной: подруги знали ее обычный маршрут и обратили бы внимание на его изменение — домой же попадала только к вечеру. Здесь перемены в ее жизни восприняли сдержанно. Жан стал относиться в последнее время к партийным обязанностям спустя рукава, с прохладцей, мать же давно перестала обсуждать дела дочери — с тех пор, как та поступила в лицей и вышла из круга доступных ей понятий и представлений.
— Я не против, — сказала она все-таки, совсем в этом не убежденная. — Но как ты теперь заниматься будешь?
— Я уже об этом думала, — успокоила ее дочь. — Буду брать с собой учебники. — Действительно, времени читать у нее там было больше, чем дома.
— А сидеть зачем? — спросил недоверчиво отчим, который лучше матери знал партийные нравы и порядки.
— Ждать: может, кто-нибудь позвонит.
— У тебя что, телефон свой?
— Нет. У Дуке. — Дуке был партийный секретарь округа.
— Вот он пусть и сидит, — сказал отчим. — У кого телефон, тот и дежурит.
— Сказали, что и я должна.
— Мало ли что они скажут, — пренебрежительно отозвался Жан, но придержал язык: чтоб не давать пищу сомнениям и без того насторожившейся матери.
Беда была не в отсутствии звонков, а в том, что, кроме Рене, в тесной клетушке, отданной окружному комсомольскому комитету, никого не было. До своего поступления на эту должность, по тому, что она видела в Сен-Дени, Рене думала, что в таких местах кипит боевая жизнь и что ей придется только направлять ее в нужную сторону, а тут — как шаром покати, как в дневные часы в театре. Прежнего секретаря давно надо было выгнать, и не делали этого только потому, что не было подходящей замены: он все развалил — после него не осталось даже списка членов организации. Была, правда, конференция, на которой ее выбрали и где присутствовало около трех десятков молодых людей, но она оказалась сен-денийским блефом, организованным по приказу Дорио и по его подобию: его сорванцы провели мероприятие и исчезли в неизвестном направлении. Осталось четверо любопытствующих. Фоше, которого ничто не могло смутить или выбить из седла, зорко оглядел их и подбодрил Рене:
— Это твой актив будет. Смотри, какие ребята боевые. Надо только распределить между ними обязанности. Ну давайте, кто за что отвечать будет? В соответствии с вашими наклонностями…
