Владислав Кардашов - Ворошилов
Из сообщений газет, из рассказов и писем товарищей с Украины Ворошилов знал уже многое. Националистическая Центральная Рада 27 января 1918 года, на следующий день после того, как красногвардейцы выбили ее из Киева, подписала мирный договор со странами Четверного союза. Теперь в обмен на хлеб и сало Украины националисты могли рассчитывать на австро-германские штыки против «своих» рабочих и крестьян.
28 января советской делегации в Бресте был предъявлен ультиматум: либо признание захватнического мира, либо война. Преступная политика Троцкого, который вопреки прямым указаниям Ленина на переговорах проводил свой лозунг «ни мира, ни войны», привела к тому, что 18 февраля 1918 года австро-немецкие войска начали наступление. Они захватили Прибалтику, Белоруссию, двинулись на Украину.
21 февраля Совет Народных Комиссаров РСФСР принял декрет «Социалистическое отечество в опасности!». Пролетарский Донбасс должен был стать центром сбора сил для отпора нашествию захватчиков. Ворошилова направляют в Донбасс.
В конце февраля он уже в Харькове. Сразу же обнаруживается, что среди украинских партийных работников налицо довольно сильное течение против заключения мира с Германией. В спорах с ними, в особенности на совещании областного партийного актива, Ворошилов отстаивает ленинскую позицию.
Тем временем немецкие войска наступали; продажная Центральная Рада следовала в их обозе. 1 марта немцы заняли Киев и двигались на восток. Советские власти Украины располагали лишь разрозненными, отдельными отрядами, которые ни по численности, ни по боевой выучке не могли противостоять регулярным войскам захватчиков. Для спасения революции требовалось, чтобы все, кто имел силы, шли в армию. «Мы, — писал В. И. Ленин, — оборонцы теперь, с 25 октября 1917 г…Мы — за защиту Советской социалистической республики России»[13].
Ворошилов едет в Луганск. Еще в феврале на заводе Гартмана начали строительство бронепоездов, и к моменту возвращения Ворошилова они готовы. Впрочем, грозное слово «бронепоезд» могло быть употреблено с большой натяжкой: железные полуоткрытые вагоны обшивали изнутри досками, в промежутки засыпали песок, устраивали площадки для пулеметов и орудий — и готово! Разумеется, такие бронепоезда могли защитить только от ружейного и пулеметного огня, да и то не всегда.
В здании Совета шла запись добровольцев. Их немало, около тысячи, и Ворошилов, понимая всю сложность и опасность предстоящего, стремился отобрать наиболее подходящих.
— Лучше скажи сразу, — говорил он, — не боишься умереть — возьмем, если боишься — оставайся дома, тут тоже дела есть.
С помощью своих старых товарищей и друзей — А. Я. Пархоменко, Д. Ф. Рудя, Ф. Р. Якубовского, А. В. Медведева и других — Ворошилову удалось быстро сформировать отряд. Кой-кого, несмотря на все просьбы, Ворошилов не взял с собой.
Настал день отъезда — 10 марта 1918 года. Около трех часов пополудни по улицам Луганска колонной прошел 1-й Луганский социалистический партизанский отряд — всего 640 бойцов. Впереди ехал комиссар — Ворошилов. Гремел оркестр, за колонной шли родные и товарищи, несколько тысяч человек.
Звучали приветственные речи, настроение ораторов было торжественным. Один за другим партизаны говорили о готовности сражаться и умереть за революцию. Провожающие желали побед… Ни те, ни другие не могли представить, каким долгим, трудным и кровавым будет путь к победе. Не знал этого и Ворошилов.
Не обошлось и без комичного происшествия. Комиссара отозвал в сторону один из товарищей:
— Климент Ефремович, тут вот какое дело… Ребята меньшевиков арестовали, так надо бы их выпустить.
— Почему арестовали? — удивился комиссар.
— Да говорят: «Они ведь кричали «война до победы», так мы их возьмем с собой, посмотрим, как они от пуль бегать будут».
— Вот еще, их только мне и не хватает! Скажи, что я приказал отпустить.
Красногвардейцы отпустили соглашателей с большой неохотой.
Бронепоезд и эшелон с бойцами трогаются…
В Харьков прибыли 13 марта, движение по железным дорогам уже и тогда стало медленным. Было ясно, что отряду надо довооружиться, хоть немного попрактиковаться в обращении с оружием. Но бойцы рвались вперед. Характерный пример: на вокзале в Харькове Ворошилов увидел человек 30 знакомых рабочих, которые, как он помнил, не числились в отряде.
— Вы что тут делаете? — поинтересовался он.
— Да мы, товарищ Ворошилов, — посмеиваются, переминаются ребята, — решили на свой риск от вас не отставать.
Выяснилось, что это были красногвардейцы, которые не попали в списки отряда. До Харькова они добрались на крышах вагонов и тормозных площадках.
— Ну ладно, — соглашается Ворошилов, — делать нечего. — И, обращаясь к коменданту эшелона Корочаеву, приказывает: — Разместить их в вагонах.
Главнокомандующий вооруженных сил Украины В. А. Антонов-Овсеенко не мог предоставить луганцам, как и другим отрядам, дополнительного времени для формирования и обучения. Против 300-тысячной армии немецких оккупантов он мог выставить не более 15 тысяч бойцов, разбросанных на огромном пространстве. На счету был каждый человек, и поэтому вечером следующего дня, 14 марта, луганский отряд направляется в состав 5-й армии Р. Ф. Сиверса, которой было дано задание прикрыть направление Бахмач — Конотоп.
18 марта отряд прибыл на станцию Ворожба. Здесь уже собралось с полдюжины отрядов, в большинстве называвшихся по фамилии своих начальников и размещавшихся в эшелонах. Ситуация была очень своеобразной и характерной для начального периода гражданской войны. Каждый отряд имел своего выборного командира, и этот командир, как правило, не желал подчиняться не только ближайшему начальнику, но и главкому Антонову-Овсеенко, предпочитая действовать самостоятельно. Состав отрядов, их вооружение, наличие боеприпасов — все было невероятно пестрым. В таких отрядах, как луганский, где царило боевое воодушевление, нередко бойцы не имели необходимых военных навыков. В других же отрядах, состоявших из солдат старой армии, отсутствовала спайка и политическая сплоченность. Попадались отряды с большим числом эсеров и анархистов, а иногда и просто уголовников. Эти последние имели только одну цель: «шикарно» пожить, попьянствовать, пограбить. И в отряде Ворошилова обнаружились такие: еще по дороге в Харьков он арестовал и отослал в Луганск десяток человек, явно непригодных для революционной войны, — они устроили дебош на станции.
В Ворожбе выяснилось, что ситуация и грозная и неясная: немцы заняли Бахмач и Конотоп, но где они — точно неизвестно, поскольку разведки не ведется. Неизвестно также положение соседей, никто не объединяет действия разрозненных отрядов. Трудно в таких условиях сражаться с регулярными, хорошо вооруженными и опытными дивизиями 27-го германского корпуса. И все же Ворошилов решает воевать.
