Михаил Пантелеев - Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.
Они ведут политику «на авось» и приукрашивают ее утверждением, что оружие нельзя купить, что оно добывается в бою»[186], — утверждал кремлевский эмиссар.
Основания для такого обвинения были. Член Реввоенсовета СССР и начальник снабжения РККА Иосиф Уншлихт, посетивший с инспекционными целями Германию, писал в своем отчете 29 сентября 1923 года: «Реввоенсовет (т. е. ревком. — М. П.) пока существует на бумаге. Нет ни политич[еского], ни военного руководителя. Ни Брандлер, ни Вальтер (Ульбрихт? — М. П.) не работают, Гуральский — лишь отрывочно»[187].
Все, что мог сделать в ответ на решение Карла Радека А.Я. Гуральский, — это выразить свое недоумение «серьезностью наказания», усугубленного нежеланием его хоть как-то объяснить.
Свою позицию А. Я. Гуральский излагал на прошедшем 7—10 апреля 1924 года во Франкфурте съезде КПГ, где его уже не избрали в состав Центрального Комитета, а также на V конгрессе Коминтерна, проходившем в июне — июле того же года. Выступая под псевдонимом Кляйне в прениях по докладу Г. Зиновьева, он обрушился на К. Радека и Г. Брандлера. «Тов. Брандлер высказал следующее положение, а тов. Радек развил его: мы были слабы, партия была безоружна, нам грозило страшное поражение. Поэтому мы предложили отступление по последнему слову австрийской стратегии. Все это неверно. В октябре 1923 года положение было не таким, как его описывает сейчас тов. Брандлер… Отступление было ошибкой»[188], — заявил А.Я. Гуральский.
В сущности, это было сведение счетов с уже обреченными. С одобрения конгресса Карла Радека вывели из состава ИККИ, а еще раньше Г. Брандлер был отстранен от руководства партией.
Пятый конгресс как бы подвел черту под деятельностью А. Гуральского в Германии. Еще в феврале 1924 года Председатель ИККИ Г. Зиновьев, озабоченный разногласиями в руководстве компартии Франции по «русскому вопросу», спешно командировал его в Париж. Присутствовавший на Лионском съезде ФКП Генеральный секретарь Профинтерна Александр Лозовский (наст, имя и фам. Соломон Дридзо) сообщил, что возникшая в РКП(б) оппозиция во главе с Л. Троцким встретила сочувствие у таких лидеров ФКП, как Пьер Монатт, Альфред Росмер, Борис Суварин. Самым активным был Борис Суварин, не только входивший в политбюро Руководящего комитета, но и являвшийся к тому же представителем ФКП при ИККИ, а также членом его Президиума и Секретариата.
Публично Б. Суварин провозглашал «активный нейтралитет», публикуя в руководимом им «Бюллетэн коммюнист» документы как сторонников большинства в РКП(б), так и оппозиции. Однако в Москве не сомневались, кому принадлежат его симпатии. «Суварин, по словам тов. Лозовского, продолжает вести злостную линию и превращает свой журнал «Бюллетень» во фракционный орган. Я прошу Вас устно сказать от моего имени Суварину, что, если это немедленно не прекратится, я вынужден буду просить его сделать публичное заявление в «Бюллетене» о том, что я перестаю быть сотрудником этого органа. Думаю, что к этому моему заявлению присоединится и ряд товарищей. Вообще Вам следует дать ему понять, что с этим вопросом ему шутить не приходится. Все это делайте пока неофициально»[189], — напутствовал своего эмиссара Г. Е. Зиновьев.
А.Я. Гуральский, выступив на Национальном совете ФКП, попытался доказать наличие связей между оппозиционерами в СССР и правым крылом в КПГ, что вызвало резкую ответную реакцию Б. Суварина. Он обвинил Гуральского в попытке перенести кризис в КПГ на французскую почву и в желании «внести разъединение в ряды партии»[190]. Однако последовавшее затем выступление другого эмиссара Коминтерна — Д. З. Мануильского заставило Б. Суварина перейги к обороне.
В своем письме в ИККИ от 9 марта 1924 года А. Я. Гуральский, уже покинув Париж, писал: «По-моему, пытаться еще спасать Бориса (Суварина. — М. П.) или держать его — большая ошибка. Он сам с собой покончил, он изолировал себя, он все время направо и налево разбрасывает замечания о России, граничащие с открытой контрреволюцией. За ним никто и ничто. Росмера надо спасти, но не задерживать его в ЦК, ибо он больше всех после Бориса портит отношения партии с конфедерацией труда…
Конкретные предложения я делаю следующие:
Сувариным пожертвовать и бюллетень у него отобрать с политической, а не технической мотивировкой;
Росмера спасти, но изолировать и политически бить;
Левую (расширенную с молодежью включительно) поддерживать и передать ей руководство партией. Генеральным секретарем будет Креме (еще, очевидно, до съезда). Трен, Креме, Сюзан Жиро, Мидоль (в тексте — Мизоль. — М. П.), Семар (в тексте — Сеймар. — М. П.) — это лучшая группа в партии и по линии, и по способностям организовать революционную партию.
Кашена, Рено (в тексте — Рену) Жана и Вальяна связать с левой в работе и использовать серьезней и основательней, чем сейчас»[191].
Усилия эмиссаров ИККИ увенчались успехом. 18 марта 1924 года ЦК ФКП официально осудил оппозицию в РКП(б), а 25 марта в унисон с вышедшим постановлением ИККИ снял Б. Суварина с поста руководителя «Бюллетэн коммюнист».
В 1955 году, оказавшись в опале и требуя восстановления в КПСС, А. Я. Гуральский отмечал в качестве одной из своих заслуг активное участие в создании «руководства Тореза — Семара — Кашена» в ФКП в 1924–1925 гг. Процитированное выше письмо говорит о том, что это не совсем так. Не отметая Пьера Семара и Марселя Кашена, Гуральский делал ставку прежде всего на левую фракцию в ФКП, безоговорочно следовавшую курсом Председателя ИККИ Г. Зиновьева. Добавим, что вместе с Д. З. Мануильским он накануне Пятого конгресса Коминтерна настаивал на назначении на пост директора центрального органа ФКП газеты «Юманите» взамен Марселя Кашена швейцарского коммуниста Жюля Эмбер-Дро, что тот позже и засвидетельствовал в своих мемуарах. План был похоронен только вследствие вмешательства Г. Зиновьева и О. Куусинена, решивших оставить Ж. Эмбер-Дро в Москве.
Морис Торез не упоминается А. Я. Гуральским в письме вовсе, ибо тогда он был мало кому известен за пределами северных департаментов Франции. И все же не иначе как хлестаковщиной выглядят последующие байки А.Я. Гуральского о том, что он «извлек» Мориса Тореза «прямо из шахты»[192]: тот еще в 1920 году, призванный в армию, оставил профессию горняка, а с начала 1923 года навсегда распрощался с физическим трудом, превратившись в оплачиваемого партийного функционера[193].
Забегая вперед, скажем, что идея выдвижения М. Тореза пришла А. Я. Гуральскому только летом 1925 года. Но принципиальный подход к кадровому вопросу при этом не изменился. «Левая группа — лучшая из всех, — размышлял А.Я. Гуральский в письме, доставленном в Москву 11 июля, — но продолжать опираться только на нее было бы глубокой ошибкой… По-моему, надо несколько расширить и Политбюро реорганизовать. Тореза (с севера, рабочий углекоп, очень развился), Дезюсклада (организатор Парижа, крепкий рабочий, хорошо говорит, пишет, немного крут, любим массой, как и Торез) и Марти надо ввести в Политбюро. Центр тяжести надо переносить на рабочую группу, постепенно используя все лучшие силы (и Сюзанну, и Альберта, и Жака, и Маселя, и Гастона)[194]. Альберт сейчас старается работать лучше и пока не глупит. Через некоторое время (развитие идет быстро, через м[есяцев] 6–8) ряд людей отпадет, а руководство пойдет без больших кризисов. Ряд товарищей согласен на введение 3-х, с другими еще не беседовал, думаю, что дело пойдет. Руководящие синдикалисты завтра вступят в партию, до сих пор шли переговоры с колебавшимися. В общем, в руководящей группе я хотел бы «мира и работы» и думаю на сем временно реорганизацию окончить и ситуацию окончательно пацифизировать». В июле указанные лица вошли в состав политбюро ЦК ФКП. Формально предложение ввести Мориса Тореза в высший руководящий орган партии было озвучено одним из секретарей ЦК ФКП Сюзанной Жиро[195].
