Илья Штемлер - Звонок в пустую квартиру
Мы разошлись. Настроение было препаршивое. Теперь они и ее не отпустят, и за меня возьмутся.
Через несколько дней раздался телефонный звонок. Голос спеца я узнал сразу. «Пусть жена идет в ОВИР, оформляет документы. А наш разговор забудьте».
В тот же день Лена отправилась в ОВИР. И вскоре уехала из страны. Во время таможенного досмотра она была единственная, кто уезжал в тот день как эмигрант, по израильской визе. Сотрудники таможни смотрели на нее с благожелательной надеждой — неужели вновь приподняли шлагбаум, неужели начинается веселенькая работа?!
Шлагбаум подняли через несколько лет, в начале девяностых, когда и отправилась к Земле обетованной последняя моя родная душа — сестра Софья Петровна со своим семейством. Такая вот история! До сих пор не могу дать ей объяснение. Вопреки расхожей поговорке удалось и мужа приобрести, и невинность соблюсти. Возможно, это был единственный случай из тысячи, но он был, истинная правда, есть живые свидетели…
С чего это я скакнул на многие годы вперед? Не терпится поведать о днях сегодняшних? Напрасно. В тех, шестидесятых, осталось много привлекательного, есть что вспомнить…
Инсценировка романа «Уйти, чтобы остаться» в московском Театре на Малой Бронной. Сценическое перевоплощение прозы пьянит и озадачивает. Как при встрече со знакомым человеком, которого не видел много лет. Так, однажды в Москве, на станции техобслуживания, я, следуя инструкции, пытался оформить заказ вне очереди как иногородний. Назвал фамилию. Стоящий поблизости грузный, высокий, усатый гражданин, сияя просторной лысиной, тяжело хлопнул меня по плечу. «Узнаешь? — спросил он. — Габриэлянц. Гриша!» Я присел. Так измениться за два десятка годков?! Грише, моему сокурснику по институту, я читал свои первые рассказы в бакинском скверике. Худющий, глазастый, с упрямым кустарником черных жестких волос, Гриша тогда относился к моему творчеству с иронией и недоверием. Кстати, через несколько лет после нашей случайной встречи на станции техобслуживания доктор наук, лауреат Григорий Габриэлянц стал министром геологии России.
Таким же неузнаваемым кажется и свое «прозаическое дитя» на сцене. Хорошо, если после вивисекции инсценировщика и режиссера спектакль достигнет «министерского» блеска, а если наоборот, если инсценировка дискредитирует роман? Так произошло с экранизацией моего другого романа «Утреннее шоссе» на Одесской киностудии. По предложению студии я написал сценарий, стараясь сохранить дух своего романа, его стилистику, его замысел. Сценарий приняли благосклонно, но отметили некоторые потери в сравнении с первоисточником. Потери можно смягчить режиссурой. Порешили и принялись подыскивать мастера. Студии был необходим не только художественный, но и коммерческий успех фильма, финансовые дела их были неважнецкие, а сценарий давал шанс. История молодого отца и его повзрослевшей внебрачной дочери, о существовании которой он не знал, драматический финал этой истории были достаточно «киношными», чтобы использовать шанс на коммерческий успех. А режиссера все не было — те, которые могли «потянуть» фильм, занимались своими картинами, а свободные режиссеры студию не интересовали. Время шло, и художественный руководитель объединения Станислав Говорухин предложил мне самому снять фильм. «Не робейте, это не сложно, если крепкий сценарий. И даже любопытно. Дадим вам сильную группу, сильного оператора, сильного помрежа, подберем актеров. Фильм может снять любой мало-мальски одаренный человек, поверьте. Режиссер кино — профессия странная, загадочная и простая. Весь фокус в умении сладить с этой простотой, не усложнять, довериться сценарию. А сценарий ваш и роман ваш. Так что в путь!»
Предложение меня озадачило и привлекло — сказывалась некоторая авантюрная жилка натуры. Потом я поостыл. Режиссура — профессия. И непростая. Режиссуре учатся годами. Нередко тяжкий труд, оставшись позади, кажется не таким уж и тяжким, что, вероятно, и побудило Станислава Говорухина сделать мне подобное предложение, а может, авантюрная склонность характера. В дальнейшем, наблюдая поведение депутата Думы Говорухина, я невольно вспоминал его дерзкое предложение. Жаль, что я не доверился ему. Вновь наши пути вряд ли пересекутся. Куда-куда, а в парламент меня не занесет, это я знаю точно. Одна надежда, что избиратели вернут кинозрителю способного режиссера, тогда и посмотрим.
Фильм «Утреннее шоссе» сварганил режиссер Валерий Федосов. Получивший постановку с помощью каких-то внутристудийных рычагов, он изрешетил сценарий до неузнаваемости. Больно видеть изуродованный бездарным режиссером сценарий. Почему же я не прервал безобразие, имея на это право?! Есть характеры, у которых притуплено чувство важности того, что происходит в данную минуту. Когда ответственность за итог прячется за горизонтом, тогда о ней забываешь. Но итог наступает, наступает разочарование, наступает время «кусания локтя». К тому же переложение на экран меня занимало чисто внешне, я не брал в голову, что это серьезная реклама самого романа. И еще весьма важный фактор легкого отношения к тому, что происходило на студии в дни работы над фильмом, — атмосфера не жизни, а декорации, какой-то ирреальности, нежелание конфликтовать с такими добрыми, красивыми людьми, сердечно к тебе расположенными. Порой я все же настаивал на своем. Со мной соглашались, обещали исправить. Успокоенный, я возвращался домой, в Ленинград. Но ничего не исправлялось, лишь усиливался напор переубеждения с применением обаяния актеров и особенно актрис — нащупали мою слабую струнку.
С детства меня завораживал мир актеров своей загадкой. Актер исповедует чужую религию, произносит чужие слова, мыслит чужими мыслями, любит чужую любовь, являясь в сознании людей первоносителем всех этих достоинств. А те, кто вложил в его уста свои слова, свои мысли, свою любовь, остаются в тени, их никто не знает. Самая красивая и упоительная несправедливость — добровольное растворение автора в актере. Одни актеры честно трансформируют авторские идеи, пропуская их сквозь свою индивидуальность, как через сито, и оставаясь самими собой. Другие, накапливая годами мысли разных авторов, выплавляют общий блок «своего» мироощущения, становясь каким-то техническим носителем этих идей, а в глазах людей — оригинальным и самобытным мыслителем… Мне лично по душе первые. Образ, созданный автором в своем воображении, единственный и конкретный. Режиссер и актер предлагают свое толкование, нередко противоположное авторскому видению. И эта лихость, с которой театр (кино) расправляется с автором, воздействуя на него целым коллективом театра (киностудии), нередко подавляет волю автора, смиряет его гордыню и в то же время притягивает магнитом, точно любимая, но не любящая женщина…
