Вадим Парсамов - Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.
Противопоставление гражданственности и поэтичности имело важный смысл и в русской поэтической традиции было направлено против иллюзорно-субъективной эстетики Карамзина, утверждавшего за поэтом право не отражать существующую реальность, а творить собственную, отдаваясь произволу вкуса и фантазии. За этим стояло представление о непостижимости мира и неверие в возможность его изменения к лучшему волевыми решениями. Прогресс Карамзин, как известно, видел в медленном распространении нравственности путем постоянного утончения вкуса читающей публики. Причем процесс этот представлялся ему как двунаправленный. Писатель вращается в свете и слушает, как говорят в хорошем обществе, а потом в своем кабинете обрабатывает этот язык, придавая ему литературные формы, и несет его обратно в общество. И теперь уже общество нечувствительным для себя образом учится у писателя.
В отличие от Карамзина декабристские идеологи в своем большинстве верили в существование объективной истины и полагали, что она им известна. Мир может и должен быть изменен к лучшему путем политических реформ, направление которых дано в современной им политической литературе, существующей на Западе, но мало известной в России. Поэтому проблема заключается в том, как донести эти истины до своих непросвещенных соотечественников. Процесс этот, в представлении декабристов, имел всего лишь одно направление. Читатель – неразумное дитя, у которого учиться нечему, но которого необходимо воспитывать. Член тайного общества знает истину, но, как человеку серьезных занятий, ему некогда увлекаться художественными вымыслами. Поэтому недостаточность поэтического дарования не только не скрывается, но, напротив, декларируется.
Но, если он будет обращаться к широкой аудитории на языке современной философии или политической экономии, он не будет понят. Для массового читателя истина должна быть облечена в приятную упаковку художественных форм. Поэтому «члены [Союза Благоденствия], занимающиеся словесностью, должны на произведения свои налагать печать изящного, не теряя из виду, что истинно изящное есть все то, что возбуждает в нас высокие и к добру увлекающие чувства»[340]. К тому же член тайного общества связан конспирацией, и в этом смысле его лишнее появление перед публикой не совсем желательно. Поэтому необходим посредник – человек, формально не состоящий в обществе, но при этом просвещенный, т. е. либерально мыслящий и к тому же литературно одаренный. Иными словами, нужен талантливый писатель-беллетрист, готовый отдать свое перо на служение идеалам тайного общества. Таким образом выстраивается цепочка: член тайного общества воздействует на писателя, а писатель уже, напитавшись от него нужными идеями, воздействует на широкую аудиторию. Это напоминает ланкастерскую систему взаимного обучения. Писатель оказывается и учеником и учителем одновременно.
Такая структура позволяла совмещать конспирацию и пропаганду. В центре – ядро заговорщиков, связанных общей целью и знанием путей достижения этой цели. Речь идет о военном перевороте и захвате власти. Об этом знать и говорить могут только лица, непосредственно задействованные в его подготовке. Однако для того, чтобы военный переворот удался, чтобы заговорщики могли не только захватить, но и удержать власть в своих руках, необходимо подготовить общество путем внушения ему того, ради чего переворот затевается, иными словами – подготовить его к идее конституционного правления. А этим и должны заниматься как сами члены тайного общества, так и лица, находящиеся в орбите их воздействия – все те, кто наделен даром художественного слова и разделяет либеральные идеи. Таким образом, писатель, не будучи посвящен в тайну военного заговора, посвящен в то, во имя чего этот заговор будет совершен. И наконец, замыкает эту цепочку читатель, ничего не знающий ни о заговоре, ни о его конечной цели.
Каким же образом эта структура работала? Если говорить о Союзе Благоденствия, а именно с него начинается широкая пропаганда освободительных идей в России, то вопрос о сокровенной цели, т. е. военной революции, остается открытым. Из доноса М. К. Грибовского известно, что Устав Союза Благоденствия, или, как его еще называют, «Зеленая книга», включал в себя две части: «Краткая первая часть давалась для прочтения принимаемым по взятии от них подписки не открывать ничего; вторая часть сообщалась посвященным уже в тайны»[341]. Первая часть хорошо известна. Это то, что, собственно говоря, и называется Уставом Союза Благоденствия. Что же касается второй, то она до сих пор не обнаружена. Некоторые декабристы выражали сомнение в ее существовании. В частности, П. И. Пестель на следствии вполне определенно заявил: «Вторая часть Зеленой книги не была составлена. Я, по крайней мере, оной не видал и ни от кого про ее составление не слыхал, а тем еще менее была она раздаваема»[342]. При всей противоречивости показаний Грибовского и Пестеля думается, что оба они в данном случае вполне искренни. Грибовский верно передает саму структуру тайного общества, включающего в себя некую сокровенную цель и стремление воздействовать на социум путем широкой пропаганды. На этапе существования Союза Благоденствия вторая цель была признана приоритетной, а первая (военный переворот) была отодвинута на неопределенный срок, и поэтому не столь уж существенно, успели ли декабристы занести ее на бумагу или нет. Главным на том этапе для них было налаживание контактов не с военной, а с писательской средой.
Особое внимание при этом уделялось так называемой потаенной литературе, то есть литературе, свободной от цензурных ограничений. По словам Н. И. Тургенева, «в странах, где царит деспотизм, общественное мнение находит свое выражение <…> в рукописной литературе, подобной тем листкам с сатирическими стихами (ноэлями) и песенками, которые ходили во Франции накануне 1789 года. Литература сия, которую, на наш взгляд, вполне можно назвать контрабандной, показывала направление развития умонастроений в России. Тогда появилось довольно много сочинений такого рода, замечательных как по силе язвительности, так и по высоте поэтического вдохновения»[343].
Надо заметить, что «контрабандная» литература, о которой пишет Тургенев, далеко не всегда была антиправительственной, более того, нередко она была рассчитана именно на высочайшее внимание. В России в то время существовал порядок, по которому писатель еще до публикации своего произведения, мог лично поднести его царю. За этим, как правило, следовало монаршее благоволение, и автор получал какой-нибудь ценный подарок, например перстень или табакерку, украшенную бриллиантами. На этом дело чаще всего и заканчивалось. Всей этой процедуре придавался подчеркнуто приватный характер, никого ни к чему не обязывающий. Бывало так, что царь одобрит, а цензура потом запретит, и тогда высочайше одобренное произведение начинает распространяться в списках. Так произошло, например, с сочинением И. П. Пнина «Опыт о просвещении относительно к России». В 1804 г. этот философско-публицистический трактат был опубликован незначительным тиражом и поступил в продажу. Но по доносу (кого именно и в связи с чем, осталось невыясненным) тираж был конфискован. Тогда Пнин представил свое сочинение через члена Негласного комитета Н. Н. Новосильцева Александру I. Царь одобрил текст, наградил автора и рекомендовал ему переиздать свое сочинение. Но цензура категорически запретила, после чего трактат Пнина разошелся в большом количестве списков и стал пользоваться огромной популярностью[344].
