Лариса Машир - Дневник детской памяти. Это и моя война
Много можно вспоминать, но надо и совесть знать, устанете читать! 22 июня 41-го закончилось наше детство. Поколение без детства и юности.
Остался на память мой военный алюминиевый котелок. После тех самых американских подарков в 44-м году нам стали привозить в поле похлебку и наливали в эти котелки. Все дети ели, а мы с братом сливали в один котелок и с поля бегом к маме в больницу. Она не берет, а мы доказываем, что уже поели, а это «специально для тебя дали». Разве можно забыть, как мама все нам отдавала!
Простите за некрасивый почерк и, наверное, за ошибки. Все, о чем написала, прошло через сердце.
С уважениемТамара Ивановна Тетерина,простите, простите, пожалуйста!Виктор Шевченко, ученый-биофизик
Виктор Шевченко (слева)
Я сталинградский ребенок войны. Для меня это своего рода воинское звание. Август 42-го. Помню, я семилетний стою с мамой посреди комнаты. Мама больно держит меня за руку. Я вижу Володю, двоюродного брата, вцепившегося в свою маму – тетю Дашу. Она сестра моей мамы Полины. Наши отцы на работе, мы их в последнее время почти не видим. В доме никого больше нет. Наш деревянный дом, самый прекрасный дом на свете – наше убежище и крепость, сотрясается и вот-вот рухнет и придавит нас. Во время бомбежки, согласно инструкции, мы к окнам не подходим. Согласно той же инструкции, стекла заклеены крест-накрест бумажными лентами для большей сохранности. Мы прилипли к полу и слушаем грохот, свист и вой такой силы, как будто на нас рушится небо. Только оно, это небо, почему-то железное. Уже падали первые бомбы на Бекетовку, когда пришли две электрички сразу, и много было погибших. И самолет уже летал над самыми крышами и сбрасывал листовки. Но этот страшный налет поставил черную метку – мое детство закончилось!
На следующий день я, Володя и другие ребята разглядывали металлические бочки, прилетевшие с неба на наш город. Эти самые бочки были простреленными и пустыми, с кусками разного железа. Именно эта их особенность создавала такой свист и вой. Вместе с бомбами сбрасывали эти бочки для большего устрашения. Город наш стал неузнаваем. Развалины вместо улиц и кварталов. И черная копоть от догорающих домов…
Историки потом напишут, что это была самая трагическая бомбежка – до 40 тысяч погибших.
* * *Я перестал посещать детский сад, а Володя – школу. Мы перебрались жить в какую-то землянку поближе к заводу. Голодно было. Помню, мы с мамой пошли на ближайшую бахчу, где росли очень вкусные дыни. Дошли до поля, а там наш часовой – «куда идете, там немцы». Чтобы маму убедить, что там не наши, а немцы, он снял бинокль и дал ей. Мне тоже дали посмотреть, я впервые увидел немца так близко, совсем рядом – в каске с оружием и большой дыней на груди, как сейчас вижу эту картину. Другой немец колол штыком, видимо, проверял дыни на спелость…
И мама, и отец работали на знаменитом Тракторном заводе. Они были, что называется, кадровыми рабочими. Отец Тимофей Наумович Шевченко был мастером-литейщиком, а мама – токарем. Я гордился тем, что их портреты висели на Доске почета, к тому же маму выбрали в профсоюзные руководители и народные заседатели…
Спустя много лет я узнал от постаревшей мамы ее тайну. Когда немцы вошли в Сталинград, она, испугавшись расправы над семьей, свой партийный билет закопала. Известно было, что коммунистов немцы расстреливали в первую очередь. Всю оставшуюся жизнь она боялась разоблачения. Страх ее преследовал потому, что послевоенная жизнь не давала расслабиться из-за суровости законов. Она даже не пошла на завод, где знали, что она член партии. Мог быть и суд, и лагерь. Вообще маму сильно изменила сталинградская оккупация. Прежде живую и общительную, а теперь совершенно потерянную, ее никто не узнавал…
Еще помню, как мы – «дети Тракторного», который работал до последнего, любили прибегать на площадь перед заводом. Нас сильно поубавилось, в эвакуацию уехало немало детей с родителями. Но заводы работали для фронта, и, значит, заводские семьи оставались. В мирной жизни мы с папой здесь, на площади, кружили на велосипеде, то есть он бегал со мной рядом, когда я учился на своем детском двухколесном. Однажды он снял с себя галстук и прицепил его сзади меня, и я так ехал с его страховкой. Это было вчера и давно – в мирной жизни моего детства.
И вдруг! На нашу площадь нагло вторгся немецкий танк! Это был небольшой танк, он остановился, развернул на нас пушку, повел из стороны в сторону, поглазел, потом как жахнет по арке, где была надпись «Сталинградский тракторный завод», и, развернувшись, ушел. Даже не берусь описывать состояние всех, кто был на площади, – просто нужных слов не найдется.
* * *Но все это ничто по сравнению с переправой через Волгу! А еще до переправы мы с мальчишками бегали к нашим солдатам. По-моему, это были войска ПВО. Я им однажды спел. И потом они меня стали просить, говорили другим – этот мальчишка хорошо поет «Катюшу». И я пел им, если налетов не было. Помню, получил в подарок котелок, шоколадку большую, ремень, но не солдатский, а простой кожаный ремешок, что-то еще было…
Мы, ребятишки, были сами себе предоставлены. Конечно, к войне привыкнуть нельзя, к ней можно только приспособиться! Если налет, то прятались по землянкам. Мама с завода прибежит, даст мне какой-нибудь еды и снова на завод. Отец там был безвыходно. Мы знали, что завод делает танки Т-34, их испытывали, а мы всегда смотрели, и прямо от завода они шли на ближний фронт. И все-таки завод эвакуировали у немцев под носом.
* * *Отец уехал с заводом. А мы с мамой и другими семьями должны были переправиться через Волгу. Трагической была и сама переправа. Под огнем погибло столько народу, что до сих пор неизвестно, сколько было на самом деле. Потому что до Волги дошли еще и беженцы, а сколько эвакуированных было с Украины, из Ленинграда и других городов!
Тогда на берегу собралось ну очень много женщин и детей! Мама мне поручила бидон с маслом. На себя надела три платья. Мешок сухарей заготовила. И больше вещей у нас, по-моему, не было. Два дня мы провели на берегу в ожидании переправы. Бомбили и город, и берег, и переправу. Причалы были уничтожены. Прямо на глазах у нас потопили и расстреляли баржу и катер. Днем мы прятались по кустам, по ямкам, а ночью начиналась переправа. Но и ночью немцы над Волгой нас стерегли. На середину отойдет баржа, и тогда ее бомбят. Некоторые разворачивались назад. Нашу баржу тоже бомбили. Но нам повезло, бомбы не попали, мы добрались до восточного берега. Помню, там стояли зенитки, которые отгоняли от нас немецкие самолеты. И я запомнил совсем молоденьких зенитчиц и удивился – так вот кто нас защищал! Спустя много лет мы узнали, что первыми в Сталинграде погибли именно девичьи расчеты с западной стороны города. На них шли танки и они сами перенацеливали свои зенитки, хотя задача зениток сбивать самолеты, а не с танками воевать…
