Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
– Э-э-э-э… Прислуга-а-а-а! – шепчу я так громко, как умею.
Загрязненный
– Ну, это так всегда. – Смех Джули, отдаленный на десять тысяч километров от меня, звучит в наушниках, как весенний колокольчик. Я рассказал ей историю о своем ночном крике.
– Как у тебя дела? – спрашивает она. – Ты устал? Погода хорошая?
Я оглядываюсь вокруг: все белое, и в воздухе кружится снег.
– Снова начался снег, – жалуюсь я, – и я немного устал.
– Ты замерз?
– Нет, сейчас нет. Кроме того, следующий город уже недалеко.
– Какой?
– Линьфэнь.
Я уже давно думаю над этим названием: такое чувство, что оно хочет мне что-то сказать, а я не могу понять, что именно.
– Ты не знаешь, что особенного в городе Линьфэнь?
Джули думает пару секунд:
– Там вроде добывают уголь?
Теперь я вспомнил:
– Точно! Я читал в одном немецком журнале, что Линьфэнь самый загрязненный город во всем Китае и вообще один из самых ужасных городов на Земле!
Я оглядываюсь. Это звучит невероятно здесь, в белоснежной тишине, где ослепительно чистый снег скрипит под ногами и оседает на ресницах нежными хлопьями. Я иду под снегом еще целый день. Через равномерные промежутки пути мимо меня проезжают автобусы, поднимая облака снега, и пассажиры каждый раз прилипают носами к окнам, чтобы поудивляться мне. Наверное, с их отапливаемых сидений мое времяпровождение кажется довольно странным.
А ведь я не одинок: мне встречается пожилой господин, гуляющий под голубым зонтиком среди снежных пейзажей. Он выглядит так, точно в мире нет ничего более красивого. Своими солнечными очками и кудрявыми волосами он немного напоминает Ким Чен Ира из Северной Кореи, только на его лице присутствует улыбка.
– Э-э, как далеко до следующего ресторана? – осведомляюсь я, когда между нами остается пара метров. Я не хочу, чтобы мы молча прошли мимо друг друга.
Он останавливается и показывает на улицу позади себя:
– На той стороне. Там Линьфэнь! – Его брови довольно танцуют поверх солнечных очков вверх и вниз. – Уже недалеко: от силы еще пара ли.
Брюки, рубашка, легкая куртка – его одежда не похожа на одежду странника. В руке у него красная матерчатая сумка и деревянный предмет, наподобие решетки, назначение которого мне не совсем понятно. Я замечаю, что и зонтик у него не совсем простой – это прекрасный, оплетенный золотом зонтик от солнца, такой, какой дамы в Азии любят брать с собой на летние прогулки, чтобы сберечь благородную белизну своей кожи.
– Большое спасибо, – говорю я, потому что не могу придумать ничего лучше, и он отвечает не менее вежливо:
– Не стоит благодарности, – и продолжает свой путь, гордо проходя мимо меня в том направлении, откуда я пришел.
Я удивленно смотрю вслед этому явлению.
– Эй, – кричу я в последний момент, пока он еще может меня расслышать, – а куда вы, собственно, направляетесь?
– Я? – Он останавливается и поднимает зонтик. – Я иду домой!
Домой. Конечно. Я тяжело ступаю вперед, погруженный в мысли. Вскоре в своем снежном облаке снова возникает автобус. Старик с трудом втискивается в него, и, когда автобус вздымает снег рядом со мной, я снова вижу пассажиров с их круглыми ртами, приплюснутыми к стеклам носами и вытаращенными глазами. Можно еще заметить пару пальцев, показывающих на меня.
Пассажиры в автобусе удивляются иностранцу с рюкзаком, а иностранец с рюкзаком удивляется прохожему с зонтиком от солнца. Таращимся удивленно друг на друга, хотя между нами нет особой разницы. Последние несколько километров до Линьфэнь я посмеиваюсь себе под нос.
На входе в Линьфэнь я стою на коленях у горки и фотографирую детей, с хохотом съезжающих на попах, которые веселятся прямо-таки по-королевски. Кто-то дотрагивается до моей руки и спрашивает:
– Простите, что вы тут делаете?
Я оглядываюсь: голос принадлежит женщине, которая теперь пронизывает меня взглядом насквозь. Через минуту она по-прежнему мало улыбается, зато много говорит. Я узнаю, что ее муж – работник телевидения и что я должен обязательно с ним познакомиться. Он репортер на «Линьфэнь ТВ». Приятнейший человек. Кстати, он должен сюда подойти. Где он там застрял? Она прижимает мобильный к уху и тараторит что-то нечленораздельное. Скорее всего, она ему что-то приказала, потому что уже через пять минут появляется стройный мужчина моего возраста и протягивает мне руку:
– Привет, Ляйке, – говорит он, – я о тебе много слышал!
Он дружелюбно улыбается, и я дружелюбно улыбаюсь в ответ, его жена лишь едва заметно приподнимает уголки губ. Следующие несколько дней мой новый друг показывает мне город и снимает видео обо мне. Видимо, для него не существует ничего, что бы не следовало задокументировать во всех подробностях: Ляйке поглощает огромную порцию лапши. Ляйке идет в магазин. Ляйке разглядывает девушек, которые носятся по торговому центру вверх и вниз.
Он часто и с радостью использует пекинское выражение «niubi», и оно звучит как-то особенно забавно в устах скромного репортера. Когда я говорю ему, что Линьфэнь не такой уж грязный, каким его рисуют СМИ, он довольно смеется: «Да, да, СМИ это реально коровье очко!»
По его словам, в последние годы власти многое сделали для экологии, и теперь звание самого грязного города Китая перешло к другому городу – скорее всего к Урумчи. Я вспоминаю своего друга Чжу Хаи: его дом как раз находится недалеко от Урумчи. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как в Баодине он исчез на своем велосипеде в потоке машин. Интересно, когда я снова его увижу?
У моего друга репортера тоже есть веселые черты, но он совсем не похож на игривого Чжу Хаи. Он рано женился и сейчас очень серьезно занимается своей карьерой на телевидении. «Это совсем непросто, если у тебя нет соответствующих связей», – деловито констатирует он, причем в его голосе нет ни иронии, ни горечи.
Про его жену я узнаю, что она работает в больнице и держит мужа в ежовых рукавицах. Так, при ней он никогда не решится произнести свое любимое пекинское выражение. Каждый раз, когда она ему звонит, его и без того не слишком низкий голос превращается в нежное жужжание влюбленной мухи, и чаще всего он просит у нее за что-нибудь прощения: за наше расписание, за холод, за ветер. Мне легко представляется ее кислое выражение лица на том конце и его извиняющаяся улыбка.
Два дня мы гуляем по городу, а на третий идем пару часов пешком до храма, расположенного на окраине города. Ему хочется снять весь процесс:
упаковка вещей…
надевание ботинок…
выход на улицу… фотографирование…
отдых, еда и питье…
и, главное – то, как мы идем, идем, идем.
