Самуил Киссин - Легкое бремя
Владя! Голубчик! Ее морят жаждой, ее целый час держали под хлороформом и на столе — это удачная операция[94]. В больнице вечно никого нет, а если кто есть, то скрипят сапогами, шумят. Я не из тех, кто зовут хирургов палачами, но, Господи, заходи к Лиде. Весели ее, хотя я знаю, тебе не до веселости. Напиши, как в К<нигоиздательст>ве: найду минутку прочесть, не минуту, а больше. Адрес: Глухов (Чернигов, губ.), д-ру Кадегробову для Киссина. Целую.
Муни.
11. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу
[Открытка. 28.09. 1909, Глухов — 29. 09. 1909, Москва].
Милый мой Владя!
Что, брат, ты мне ничего не пишешь? Я теперь в состоянии понимать все и интересоваться всем. Исполни, пожалуйста, следующие мои поручения: узнай, когда в университете последний срок записи на лекции и взноса университетских и лекционных денег; а также напиши, каково мое и твое положение в книгоиздательстве — нельзя ли нам остаться сослуживцами. Передай мой привет Владимиру Михайловичу и его жене, а также дорогим сотоварищам по работе. Попроси Владимира Михайловича, если будет у него время, написать. Как Борис Николаевич? Когда мне быть в консистории?[95] как с тобой? Пока напиши на открытке, а потом письмом.
Ничего подобного я не переживал.
12. В.Ф. Ходасевич — С.В. Киссину
10 окт<ября> 09
Свет очей моих! Писать я ей-Богу не мог, а не не хотел. Суди сам. Каков мой день? Утром, до 3-х, либо университет, либо гранки, чаще всего и то и другое. От 3–6 К<нигоиздательст>во. В 9 ужинаю, совершенно обалделый. А потом — либо опять-таки гранки, либо перевод (я перевожу не Пруса, а Красинского: «Иридион»)[96], который, впрочем, подвигается медленно, ибо классик + я занят. А то еще — иди куда-нибудь. Просто умираю. В антрактах: музей (кое-какие возможности открываются)[97], книжки читать надо, Марина в Москве и прочее. Ей-Богу, ежедневно с утра поел какао, до 8–9 вечера ничего не ем. Сейчас тоже бы не стал писать тебе, да завтра праздник. Даю тебе слово, что за эти 3 недели без дела проваландался в сложности не более 10 часов. Никогда в жизни столько не работал и счастлив этим невероятно.
Новости: вышел Летучий Голландец, книга плагиатов[98]; один меня оскорбил.
Уехал Диесперов — кланяется.
В К<нигоиздательст>ве все великолепно.
Свидетельствовать о лжи тебе придется недели через три.
Мариэтта меня обзвонила по телефону, ни разу не застала, Живет на старой квартире, кажется не едет к Мереж<ковским>[99] (Сведения от Яблоновских).
Бор<иса> Ник<олаевича> не видел, видеть не жажду, вместо журнала — к<нигоиздательст>во (верх культурности и проч Метнер, д’Альгейм, Петровский, Рачинский, Эллис, черт в ступе). Впрочем, вместо к<нигоиздательст>ва — журнал, вместо журнала — к<нигоиздательст>во, вместо к<нигоиздательст>ва — журнал, вместо журнала — к<нигоиздательст>во…[100] черти лиловые!
Вышел сборник «Смерть»[101]: Городецкий, Вяч. Иванов, Анатоль Каменский, Розанов, Абрамович, Илья Репин и другие писатели. Знай наших. «Журнал для всех» — издатель. Аполлон выйдет 25-го[102]. Кажется, мне вернут «Стансы», но через Зайцева прислали тюк комплиментов. Есть одно слово такое, да ты его не любишь… Жаль!
Володя Высоцкий[103] получил (т. е. получит на днях) 2 тысячи в наследство. Пьет авансом. Это много лучше, чем если бы он собирался издавать культуру.
Мог бы еще написать о «Malleus’e»[104], да это очень долго, кроме того сейчас подадут ужин и у меня болит голова, ибо утром был на генеральной репетиции «Эроса и Психеи» [105]. Посмотрел половину и побежал в К<нигоиздательст>во.
К<нигоиздательст>во собирается издавать библиотеку классиков. Может быть, одним из первых — Иридион моей работы.
Завтра Муромцев, Тесленко, Давыдов и Малянтович судят Эллиса с Янтаревым[106]. Весело на этом свете! Ефим[107] горд. Дидур[108] (бас такой, Шаляпин) дал ему автограф: «Мне очень приятно петь в Москве. Г-ну Бернштейну. Год, число и месяц». Ей— Богу! Ефим показывал сегодня в театре.
Прощай, больше писать не могу. Грустно, что тебе скучно. Что, брат, делать?
Поцелуй себя нежно. Поклонись Лидии Яковлевне и сестре твоей, коли она меня помнит, и пожелай самого хорошего. Стася тебя целует. В К<нигоиздательст>во поцелуи передам.
Твой Владислав.
13. С. В. Киссин — В. Ф. Ходасевичу
[Открытка. 8.10.1909, Глухов — 10.10.1909, Москва]
Нехорошо, Владя, ничего не писать. Мое пребыванье здесь еще затянется на неопределенное время, хорошо, если дня на 2–3, а то и больше. У сестры температура 38–39. Да, брат! Со всем тем моя полезность здесь уже не прямая, а посредственная. Я полезен тем, что я есть. А делать я ничего не делаю. Скучно, нехорошо» тоска. Написал бы о К<нигоиздательст>ве, о своих делах, Да — когда я должен свидетельствовать в консистории? О Весах, об Аполлонах, о мистической игре в бирюльки и о прочем. Привет Владимиру Михайловичу, Стасе, Борису Николаевичу и пр., и пр. Пиши.
Муня.
Авось, буду в Москве 15-16-го.
14. В.Ф. Ходасевич — С.В. Киссину
Здравствуй. Бога ради прости, что молчал. Но — клянусь — у меня не было свободной минуты. Сам посуди: университет, «Польза», «Ченчи»[109] (начал) + радость и работа: мне Владимир Михайлович заказал Пруса, пожалуй, даже для двойного выпуска. Однако, «Польза» меня пока завалила. Там дела на всех парах, да все вещи вроде Балтрушайтиса и Ликиардопуло[110]. И все просят: нельзя ли к завтрашнему дню? Ну, конечно, можно, да часа три за ними и посидишь. Пробовал сдавать экзамен по логике, да не вышло: времени не хватило. Все же не унываю, ибо работаю, а это — все, о чем я мечтал.
Слышал, что тебе приходится неважно, да и заключил о том же по твоим письмам: Владимиру Михайловичу и мне. Что, брат, делать? Трет, трет, трет, немного отпустит, а потом опять будет тереть, — я ведь знаю.
Здесь нет новостей. Вчера прекратили дело Эллиса, за неявкой обвинителя (представитель Музея). В воскресенье я был у Белого. Забежал на полчаса, отдал стихи (все старые — и убежал). Кажется, журнал превращается в к<нигоиздательст>во, а к<нигоиздательст>во превратится еще во что-нибудь… ерунда. Впрочем, я не дослушал. Завтра утром пойду с Белым в Скорпион за книгами для рецензий. Удовольствие не из великолепных.
