Черубина де Габриак - Исповедь

Разорвать ненавистной неволи
Эту крепкую, цепкую нить, —
Оскорбить, до конца оскорбить,
Так, чтоб губы белели от боли,

Так, чтоб каменным стало лицо.
Чтобы крепче любовных объятий
Твою душу сжимало кольцо
Наконец обретенных проклятий.

Пусть бежит по плечам твоим дрожь
От их острого, горького жала…
Вот и я так от муки дрожала,
           Только ты не поймешь.

Весенних чужих половодий
Разлился широкий поток,
И сердце опять на свободе,
И вечер опять одинок..
           Плакучая черная ива
           Меня за окном сторожит…
           Тоскливо на сердце, тоскливо,
           Тоскливо от новых обид…
О, если бы стала безбольней
Усталой души пустота!..
Как грустно звонят с колокольни
К вечерне в начале поста.
           Пойти и из желтого воска
           Зажечь пред иконой свечу…
           Душа не нашла отголоска,
           Но жду и покорно молчу.
А боль все сильней, все бесплодней, —
Еще не омыли крови
Великие воды Господни,
Глубокие воды любви.

Господь. Господь. Путей России
Открой неведомый конец…
Наш первый храм — был храм Софии,
Твоей Премудрости венец.

Но дух сошел в темницу плоти
И в ней доселе не потух.
В языческом водовороте
Блуждает оскорбленный дух.

И восхотела стать крылатой
Землею вскормленная плоть,
И младший брат восстал на брата,
Чтоб умереть и побороть.

И шли века единоборства,
И невозможно сосчитать
Земли тяжелое упорство
И роковую благодать.

В двойном кощунственном соблазне
Изнемогали времена.
И, вместе с духом — лютой казни
Была земля обречена.

И мы пошли «тропой Батыя»,
И нам не позабыть нигде,
Как все места для нас святые
Мы желтой продали орде…

Мы душу продали татарам
В незабываемый полон.
И был навек под Светлояром
Твой храм престольный погребен.

И мы — одни в огне и дыме
Неутоляющего зла,
И все больней, все нестерпимей
Звучат твои колокола.

Господь, Господь. Наш путь — неправый.
В глазах — любовь. В ладони — нож.
Но облик наш двойной, лукавый,
Весь до конца лишь ты поймешь.

Мы любим жадною любовью,
И, надругавшись до конца,
Мы припадаем к изголовью,
Целуя губы мертвеца…

Земной наш облик безобразен
И навсегда неотвратим…
Кто наш заступник — Стенька Разин?
Иль преподобный Серафим?

Никто из нас себе не верен,
За каждым следует двойник…
Господь, Ты сам в любви безмерен,
В нас исказился Твой же лик.

Ты нам послал стезю такую,
Где рядом с бездной — высота,
О вечной радости взыскуя,
Твердят хуления уста.

Перед крестом смятенный Гоголь
Творит кощунственный обет,
И жжет в огне во имя Бога
Любовь и подвиг многих лет.

Мы все у огненной купели,
Мы до конца себя сожжем.
Приди. Приди. Мы оскудели,
Скорбя об имени Твоем.

В Тебе, Тебе спасенье наше.
В последней битве — Ты оплот.
В Твоих руках — святая чаша,
Да каждый с миром отойдет.

Да освятится это место,
Где попирали дух и плоть…
Россия — скорбная невеста.
Ее возьмет один Господь.

Освободит от поруганий,
Целуя в грешные уста,
И браком в Галилейской Кане
Ее вернется чистота.

И станут светлыми глубины
Ее завороженных рек,
И ветви горькие рябины,
И на полях — весенний снег.

Преображенные, другие,
Пойдем за ней, не помня зла,
Когда к небесной литургии
Нас призовут колокола.

И Бога нет со мной. Он отошел, распятый,
и грешные молитвы осудил.
Молиться перед Ним и благостно и свято
           я больше не могу. Я не имею сил.

А ночью перед Ним по прежнему лампада,
молитвенный немеркнущий цветок.
И только я молчу. Моих молитв не надо,
           в них сердца моего непросветленный сок.

В них слабая душа, лишенная покрова,
земная, жадная, последняя любовь…
А Он — Он на кресте. На нем венец терновый,
           и на руках запекшаяся кровь.

Он смотрит на меня и пристально и строго,
как прежде, — говорить не станет Он со мной,
но в тягостном пути как мне идти без Бога,
           одной, совсем одной.

           Тихо свет ложится лунный
в сумраке долин…
За решеткою чугунной
           пленный сарацин…

           Острый меч лежит у входа
и расколот щит…
Он томится там два года
           и всегда молчит.

           Черный шелк — его ресницы,
гордый взор поник…
Я в окно его темницы
           брошу пять гвоздик…

           И за ставнею узорной
вспыхнет в первый раз
пламень жгучий, пламень черный
           непокорных глаз…

           Говорят, — во всем Толедо
я прекрасней всех…
А над мавром злым победа
           разве это грех?