Александр Жаренов - Братство фронтовое
Колхозная натопленная изба. На нарах, на полу с подстилкой соломы раненые. За тесовой перегородкой обрабатывают раны больных. Морозные с узорами окна. Слышится скрип от движения по дороге. В воздухе рев и свист самолетов. Падающие бомбы сотрясают избу.
Я лежу на крестьянском столе, ставшем операционным. Сделали укол, дали выпить чего-то горького. Перебинтовали ноги. Под вечер на автобусе повезли до Калуги. А потом в Москву.
Ранним утром прибываем на Киевский вокзал.
Медсестра раздает раненым документы. Около вагонов суетятся санитары с носилками. Осторожно выносят больных из вагонов.
Ряды деревянных топчанов в общем зале вокзала заполнены ранеными. В серо-зеленых спецовках хлопочут санитары и санитарки. Между топчанами ходят врачи, делают осмотр.
На рассвете размещают раненых в автобусах и развозят по московским госпиталям.
В госпитале
Путь от Киевского вокзала был недалек: через Бородинский мост, Смоленскую площадь, по Садовому в детскую больницу имени Филатова. В годы войны помещение ее заняли под госпиталь.
Приемный покой. Люди в белых халатах - санитарки, сестры, врачи - еле успевают принимать раненых. Уплотняются палаты, расставляются дополнительные койки в коридорах. Едкие запахи йода, карболки, эфира. После ванной, обработки раны, с забинтованной ногой меня положили на свободную кровать в палату хирургического отделения.
Два больших квадратных окна с кремовыми драпировками. Под ними скатанная сверху штора из черной бумаги. Вдоль светлых с кафельной панелью стен пять кроватей. Возле них никелированные столики, накрытые белыми салфетками. За круглым столом двое моих товарищей по палате играют в домино с товарищами из соседней палаты. Двое других раненых - в гипсе, неподвижно лежат в постелях. Из черного круга репродуктора над дверью слышится тихая музыка.
В палату осторожно вошла в белом халате небольшая голубоглазая девушка.
- Добрый день! - ласково приветствует она больных.
- А-а! Настенька, здравствуй! - откликнулись ей из-за стола, не приостанавливая игры в домино.
Она подошла к моей кровати. Из баульчика стала выкладывать на столик приборы для бритья.
- Побреемся, товарищ больной, - с улыбкой обратилась она ко мне.
- Можно. Мы как-то перед боем с другом брились в землянке. Ох, как тогда мечтали побывать в московской парикмахерской у девушки с нежными руками.
Она осторожно помогла мне приподняться. Побрила, освежила цветочным одеколоном, пожелала здоровья и торопливо вышла, неслышно закрыв за собой дверь.
Молодой блондин с бледно-розовым лицом, старший лейтенант Николай Кузнецов ранен осколком в полость живота. Он больше находится в постели. Читает книги, которые приносят в палату.
Иногда для разминки, опираясь на тросточку, добирается до стола, играет в домино, чтобы отвлечься. Его сосед по койке, политрук Егор Сивницкий, постарше. Он прыгает на костылях, то и дело проводит рукой по рыжему боксу. Егор и Николай лечатся здесь уже более четырех месяцев.
Двое других, совсем юных младших лейтенантов, что в гипсе, ожидают со дня на день эвакуации в другой госпиталь для длительного лечения.
Резкая перемена обстановки, усталость клонят меня ко сну. Немного вздремнув, открываю глаза. У моей постели стоит пожилая женщина в медицинском халате с мягкими чертами приятного смуглого лица. Темные с проседью волосы забраны под белый берет. Это врач-хирург, она же начальник отделения Мария Алексеевна Веденская. Она внимательно прощупывает мой пульс.
- Как самочувствие?
- Вроде ничего.
- Нога беспокоит?
- Болит.
- Вам нужен покой, с постели никуда. Завтра осмотрю рану еще раз, решим, что делать. Пока не волнуйтесь. Крепче спите - это самое главное. Сон - лучшее лекарство, - по-матерински ласково говорит она и в то же время требовательно, как врач.
Первая ночь в московском госпитале. Тишина. Резкая боль в ноге. Пробивает пот, часто пью воду, утоляя жажду. Несколько томительных часов, и я заснул. А сон все о том же...
Передовая. Снежные траншеи. Кругом рвутся снаряды, ползут со стоном раненые. Появляется серый с черно-белыми крестами самолет. Огромная махина спускается все ниже и ниже. С воем пикирует. Стрельба...
- Ложись! - ору во все горло.
Просыпаюсь от собственного крика. Приподнимаюсь на локтях. Ничего не понимаю. Вглядываюсь в темноту палаты. Сердце гулко, учащенно стучит. Приходя в себя, слышу храп, стон соседей по койкам... В просвете приоткрытой двери стоит дежурная сестра. Она настороженно подходит к моей койке, склоняется надо мной:
- Что с вами?
- Дайте холодной, холодной воды, - едва выдавливаю хриплым голосом.
Сестра подносит стакан с водой. Дрожащей рукой принимаю стакан, с жадностью выпиваю. Но сна нет. Под утро вроде одолевает дремота. Только забылся, передо мной снова поле боя, движется темно-лиловый танк со свастикой. С металлическим лязгом, грохотом надвигается стальная машина на траншею. Вот-вот раздавит. Не выдержав, кричу:
- Не пройдешь!
И вновь просыпаюсь. Крепко сжатые кулаки, дрожь в теле. Открываю глаза. Тяжело дышу. Чувствую неловкость за свои сонные выкрики. Проснулись соседи.
В дверях снова сестра...
* * *
Наступила весна.
- Даже не верится, что мы живы, - рассуждаем мы между собой, всматриваясь в окна и видя, как снег сходит с крыши, как по водосточным трубам с шумом стекает талая вода.
Трудно понять людям, не знающим фронта, что испытывает там человек. Как преодолевается им страх, как он ощущает близость смерти и борется за жизнь. Люди фронта, по-настоящему поняв ее цену, борются за жизнь. Жить и бороться, чтобы жить... И чтобы жила родная страна... Сейчас и солнце другое. На фронте, на передовой оно не всегда было приветливым. Здесь весеннее солнце воспринимается с горячим биением сердца, вызывая чувство как бы нового рождения.
Взбудоражив себя разными мыслями, раненые надевают больничные халаты и скрытно от врача и медицинской сестры на костылях скачут к выходу на балкон. Меня везут на коляске. Щурясь от солнца, возбужденно наблюдаем за жизнью шумных московских улиц. Нас обдувает влажным ветром. И вдруг появляется Мария Алексеевна. Она делает нам замечание за нарушение госпитального режима. С неохотой возвращаемся в палату. Сбрасываем с себя халаты. Как провинившиеся дети, забираемся в постели.
На фронте переносили и грязь, и холод, пили из дорожной колеи, сосали обледенелый снег, все сходило. А здесь, как в инкубаторе. И как бы ни ухаживали за нами, чуть что - и насморк, и кашель, и недомогание, и бессонница...
Плотно укрываюсь одеялом, содрогаюсь от нестерпимой боли, сдерживаю себя, стараюсь скрыть свои муки. Вдруг чувствую легкое прикосновение к одеялу, робкий мягкий голос:
