Константин Золотовский - Подводные мастера
Акулья охота
Вот какая таинственная история произошла однажды с нашими водолазами.
Это было уже в конце Великой Отечественной войны, когда гитлеровцев гнали на запад.
Мы производили тогда на море большие работы. Был июнь, и стояли светлые ночи.
Мы чередовались и не знали, когда спать, когда вставать.
Да нам и спать не хотелось: победа была близка, и мы радовались, что поднимаем затонувшие корабли, необходимые сейчас для пополнения флота, Поднимали мы их под охраной самолетов.
Летчики! Наши лучшие морские друзья!
Вы охраняли небо над нами, пока мы работали на грунте. Ни один фашистский самолет не посмел приблизиться и сбросить на нас бомбу.
Рефулеры, донки, грунтососы гремели, не смолкая, на палубе нашего спасательного судна, а мы, водолазы, сильной струей из шланга промывали тоннели в грунте под днищем затонувшего транспорта.
В эти тоннели мы протягивали стальные гибкие полотенца, а к ним должны были пристропить судоподъемные понтоны.
И вот, когда уже были закончены все подготовительные работы под водой, у нас вдруг пропал с грунта большой судоподъемный понтон.
Заполненный водой, двухсоттонный, размером с трамвай, цилиндрический железный понтон исчез, будто его с грунта корова слизала.
В то утро я хотел как раз подстрелить на дне толстую сельдевую акулу.
На этом море я тогда работал впервые и, увидев сельдевых акул, сразу их не взлюбил: людей они не трогали, но так обжирались рыбой (в то время был как раз ход сельди), что падали в обморок на грунте.
Оружие у меня было отличное: дыропробивной пистолет — «ПДП». Правда, с таким пистолетом еще никто не охотился. Служил он не для охоты, а для заделки пробоин в затонувшем корабле и стрелял нарезными, заостренными на конце болтами. Такой болт впивался в стальной лист обшивки по самую шляпку не хуже, чем на берегу в сухом доке судоремонтного завода. Осечку пистолет давал редко, только в том случае, когда заряд был недоброкачественным. Но стрелять из него можно было только с упором ствола во что-нибудь твердое.
Я пристегнул к поясу заряженный пистолет и взял ведро с запасными зарядами — стволами. Эти стволы вставляются в пистолет вместе с болтом.
Старшина Подшивалов положил мне их столько, сколько требовалось, чтобы забить пробоину в борту затонувшего транспорта. Просить у него еще один ствол было бесполезно: рассердится и не пустит под воду.
Я сказал Никитушкину, чтобы он подложил мне лишний ствол для акулы. Подшивалов этого не слышал, — так сильно кричали вокруг корабля чайки. От их крика уставали уши и болела голова.
Они кричали сегодня особенно пронзительно, наверно, чуяли шторм.
Это мы заметили и потому, что с каждой минутой всё сильней раскачивались на волнах у корабля наши восемь цилиндрических понтонов, прибуксированных для судоподъема.
Волны все громче заставляли греметь наши пустотелые понтоны, разделенные внутри на три просторных отсека. Сверкающие под солнцем ниппеля, через которые впускается в отсеки понтона вода, взлетали и стремительно падали вниз. Узкие понтонные шлюзы не вмещали уже воду и задыхались в пене.
Под крик чаек Володя Никитушкин подложил мне в ведро лишний заряд и надел на меня шлем. Затылок мой обдало шипящим ветерком, — это качнули по шлангу воздух. Коричневые от загара руки Никитушкина задраили мне стекло иллюминатора и дожали его на резьбе для плотности сигнальным концом.
Солнечный свет проводил меня по трапу, преломился над шлемом и ушел косыми полосами в глубину. В ушах у меня закололо и по-мышиному пискнуло. Это после утреннего насморка жало на перепонки. Я проглотил слюну. Перепонки хлопнули, выпрямляясь, но, когда я дошел до грунта, всё прошло.
Высокая медуза стояла рядом с затонувшим кораблем. Голубая шляпа ее была выше борта, а длинные извилистые мухоморного цвета присоски касались самого грунта.
Я повернулся к пробоине корабля, глянул через боковой иллюминатор и очутился в чьей-то огромной беззубой пасти. Это был пинагор. Сам он крошечный, немногим больше бычка, а пасть огромная. И весь разрисован, как елочная бомбоньерка. Это для того, чтобы добыча шла к нему прямо в пасть. Я махнул рукой, и пинагор полетел на грунт.
Пробоина в корабле была забита быстро, минут за тридцать. Но где же акулы? Я осмотрелся. Акул не было.
И вдруг мне показалось, что я еду вбок по грунту. Но я стоял неподвижно, а это мимо меня двигался большой косяк сельдей. Значит, сейчас появятся и акулы.
Я быстро зарядил пистолет и заметил на опрокинутом ведре четырехрогого бычка. Он ощетинился сердито всеми своими колючками, как петух перед боем, и смотрел куда-то в сторону от меня. На кого он ощетинился.
Я посмотрел туда же и увидел огромную сельдевую акулу. Так вот она! Врезалась в селедочную стаю, только белое брюхо мелькает. Мечутся и сверкают, как отточенные ножики, растерянные селедки.
А она толстая, пузатая, навалилась на стаю, глотнула и перевернулась.
Пасть у нее под носом. Десятками глотает она селедок и не давится. Хватит, проглотит, на брюхо перевернется и опять глотнет.
Откуда бы в нее выстрелить?
Я подошел к стальному форштевню затонувшего корабля и уперся в него краем пистолетного дула. Терпеливо дождался, когда акула, гоняясь за селедочной стаей, поравнялась с носом корабля, и оттуда будто из-за угла дома выстрелил ей прямо в брюхо.
Промазал? Всматриваюсь. А это что у нее? На белом брюхе акулы как будто выступила большая темная родинка. Да это моя заклепка! Болт впился в брюхо по самую шляпку. Точно влепил.
Акула замерла от неожиданности и выронила из пасти селедку. Бычок в страхе бросился от акулы к затонувшему судну и спрятался там на палубе под ржавый лист железа.
А раненая акула изогнулась и пошла пахать грунт, разметывать рыбу и поднимать ил.
Я невольно схватился за водолазный нож, висевший на поясе, и вывинтил его из кобуры. Хотя я слышал, что сельдевые акулы людей не трогают, но кто ее знает, раненую-то?
По вздрагиванию моего сигнального конца я понял, что наверху начинается шторм, грозя разбить наши понтоны. Команда для сохранности стала срочно притапливать их на грунт.
Понтоны жадно засасывали воду в свои отсеки через маленькие круглые отверстия и ложились на грунт по сторонам затонувшего корабля.
Акула со всаженной в нее заклепкой уже совсем осатанела. Она бросилась на затонувший корабль, сдернула трос с облаком ила и железа, опять спугнула бычка и чуть не сшибла с понтона водолаза, который, проверяя, все ли краны открыты, перемахивал с отсека на отсек и бурна травил воздух. Это был Никитушкин, он всегда смешна стрижет ногами воду…
