Анатолий Отян - Всё Что Есть Испытаем На Свете
Через пару дней мы узнали из газет, что в средних широтах над
Украиной наблюдалось очень редкое в этих местах полярное сияние.
В июле 1958 года мы с женой, и тысячи других людей наблюдали такое же сияние, гуляя в городе. Нечто подобное я два раза наблюдал в Томске. Один раз зимой, а второй летом.
Я сейчас думаю о том, что подумав тогда о Хиросиме, я, наверное, был не далёк от истины. Тогда в СССР проводились многократные испытания атомного и водородного оружия в атмосфере, под водой, под землёй, и это могло вызвать дополнительную ионизацию окружающей среды, что и вызывало свечение. Но это только моя догадка, догадка не совсем грамотного человека.
В 1957 году Сократ Павлович Грачёв ушёл на пенсию и вместо него командиром звена стал Банников. На освободившуюся должность пилота инструктора – парашютиста, прислали только что окончившего ЦОЛШ
(Центральную лётную школу ДОСААФ) молодого, симпатичного парня
Бориса Александровича Киркина, сокращённо БэА.
Среднего роста, физически хорошо развит, шатен с хорошим умным лицом Боря обладал многими способностями. Он умел неплохо рисовать, играл на музыкальных инструментах и главное – был прекрасным лётчиком. Он был в полёте совершенно спокоен, никогда внешне не нервничал, что очень передаётся окружающим, а даже был несколько флегматичен. Боря обладал тонким чувством юмора, мог подметить в серьёзном долю смешного, причём всегда кстати. Он не хохотал как я, например, а тихонько смеялся. Мне нравилось с ним летать на прыжки, зная, что он хорошо рассчитывает точку выброски и не сердится, когда я его поправляю, даже неправильно. Он улыбнётся, повернёт ко мне голову, кивнёт с видом: "Ну делай как знаешь", – изменит курс по моему желанию. И если я ошибся, никогда не станет мне выговаривать или подначивать. Только улыбнётся, давая понять, что всё стало на свои места, и всё.
Нe мoгy сказать, что мы с Борисом стали большими друзьями, но между нами были хорошие доверительные отношения.
Работал у нас в тресте заведующий складом лесоматериалов Иван
Моисеевич, не помню сейчас фамилию. У него была дочь Лида, высокая красивая девушка, закончившая строительный техникум и они поженились. Боря организовал помолвку в ресторане "Центральный", правда, тогда и единственный в нашем городе. На помолвке были только его коллеги инструкторы и я. К тому времени инструктора приняли меня в свой коллектив на правах младшего товарища, и я участвовал почти во всех их мероприятиях.
Борис уверенно и хорошо прыгал на точность приземления, показывая на тренировках, результаты выше моих.
А со свободным падением у него не клеилось и не знаю почему.
Иногда он падал стабильно, но чаще срывался в штопор, что спортсмену с его опытом было недопустимо. Борис страдал от этого, но виду не подавал. Мне за него было обидно, он не был трусом, умел держать себя в руках, но что-то не срабатывало. Борис никогда не матерился, умел относиться ко всем вежливо. Девчата спортсменки в него влюблялись, но он улыбаясь им и давая повод на что-то надеяться, был верен Лиде. Может я чего-то не знаю, но если эта книжка попадёт ему в руки, пусть он не обижается, что я его здесь препарировал.
У Киркиных было двое детей, мальчик и девочка. Он гордился детьми и рассказывал об их успехах с удовольствием. Сын окончил лётное училище, а дочь, круглая отличница в школе и институте, стала врачом.. За лет девять-десять работы в аэроклубе, Борис, насколько я знаю не с кем не конфликтовал. Затем он работал много лет в
Аэрофлоте. Однажды я его встретил и он рассказал мне, как попал в грозу под Александрией, и как перед ним в двух или трёх метрах проскочила молния. Голубой столб толщиной сантиметров двадцать был весь в колючках. Он так натурально и красочно мне рассказал, что я себе с тех пор так и представляю молнию.
Боря страстно любил, а может и любит сейчас рыбалку, хотя кушать рыбу не любил. В свободное время он с удочкой уходил на ставок и часами там просиживал. Он не любил когда был обильный клёв и говорил, что у него в таких случаях пропадает интерес к рыбной ловле.
В восьмидесятых годах я встретил Бориса, который шёл после работы со своими коллегами лётчиками в сторону гаражей распить бутылку, что у нас было принято, как мужской закон Он тогда уже не летал, а работал начальником штаба эскадрильи. Я Бориса давно не видел и его вид удручил меня. В очках, сутулый и постаревший он напомнил мне о том. что и я уже далеко не тот Толя, который был в пору своей парашютной юности.
В июне 1958 года мы начали прыгать из самолета ЯK-I2. Это был прогресс по сравнению с ПО-2. Самолет брал на борт трех парашютистов и быстрее набирал высоту и мы стали чаще прыгать_ по 2 прыжка вдень. Этот год был для меня очень трудным и я не знаю, сумел бы я повторить и вынести ту нагрузку, которую выносил тогда. Распорядок дня у меня был такой. Подъем в половине четвертого утра, бегом в аэроклуб, погрузка парашютов, отъезд на аэродром, два прыжка с парашютом, что само по себе не легко,отправление на грузовике в город, работа до 6 – 7 вечера и сразу встреча с Эммой, продолжающаяся, как правило, до часа – двух ночи. Спал всего по 2-3
часа.
В то время не было мягких кругов приземления, не было специальных ботинок с мягкой подошвой, и я часто травмировал ноги. В основном это были растяжения связок и ушибы голеностопного сустава и ушиб пяточной кости (у нас говорили – отсушил пятку). Хромал, но прыжки не прекращал. Прыгал я в кедах, прообраз кроссовок. Я как мог, облегчал себе приземление, подкладывая под пятки губчатую резину, что немножко смягчало удар. Фёдоровский аэродром ранней весной и после дождей размягчал, но во время летней жары грунт пересыхал, трескался и становился твёрдым, как бетон. Приземление становилось очень жёстким и болезненным. Но жадность к прыжкам преодолевала и травмы, и боль, и недосыпание, и усталость. Но за месяц до соревнований, во время выполнения второго прыжка, я разогнал свой купол до максимальной скорости, чтобы попасть в цель, обозначенную крестом из двух белых полотнищ и, приземлившись прямо на полотнище, или как говорят в крест, я почувствовал жуткую боль в правом плече.
Я взялся за него левой рукой, но там где обычно мы чувствуем плечо, его не обнаружил.. Плечо переместилось вперёд и нестерпимо болело. Я вывихнул плечо. Врач, обслуживающий прыжки сказал, что нужно срочно ехать в больницу. При малейшем движении меня пронизывала жуткая боль. Банников, видя это, налил мне полный стакан водки, который я выпил без закуски, посадил в машину "скорая помощь", принадлежащую аэроклубу, и управляемую всё тем же Ваней Дубиной, и отправил меня в город. Я совершенно не захмелел, но боль несколько уменьшилась.
