Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия
— Давно не видал я тебя здесь, друг Абдулла, — сочувственно вздохнул Габдрахман.
— Верно, верно. Давно уже не доводилось мне не молиться в нашей большой мечети. Да простит мне это всемогущий аллах! — ответил Абдулла.
И только тут он заметил, что в мечети нынче все было не так, как обычно. Никто не сидел у дверей на коврике, не возносил свои молитвы аллаху. Собравшиеся толпились у входа и, задрав головы, к чему-то прислушивались.
«Не иначе мулла решил обратиться к правоверным с каким-то святым напутствием», — подумал Абдулла.
Однако по выражению лиц собравшихся он понял, что слушают они не муллу.
— Кто это там? — спросил он у соседа, хмурого одноглазого татарина.
— Комиссары, — мрачно буркнул тот.
— О, аллах! — запричитал Махмут. — Безбожники-комиссары осквернили нашу святую мечеть!
— Молчи, Махмут! — сердито сказал Абдулла. — Не смей ругать комиссаров!
Махмут удивленно пожал плечами. «Совсем рехнулся, старый!» — подумал он. Однако спорить с приятелем не стал. Молча протиснулись они вперед, поближе к оратору.
— Граждане! — гремел под гулкими сводами мечети голос человека, привыкшего выступать перед тысячными толпами, на широких площадях, под открытым небом. — Товарищи мусульмане! Братья! Я обращаюсь к вам от имени Советской власти! От имени Центрального комиссариата по делам мусульман! Российская Советская Республика переживает момент грозных, тяжких испытаний! Нашей свободе, завоеванной ценой героических усилий и неисчислимых жертв, грозит величайшая опасность. Германские воинские части заняли Псков и, несмотря на телеграмму Советского правительства, подтверждающую согласие на любые условия мира, продолжают свое наступление на Петроград!
Голос оратора показался Абдулле знакомым. «Не может быть!» — мелькнула мысль. Однако, приподнявшись на цыпочки, он убедился, что не ошибся: это был он, «его» комиссар, его молодой друг.
— Над красным городом революции собрались темные тучи международной реакции! — гремел голос Вахитова. — Социалистическая республика в опасности! Суровое, беспощадное наказание понесет тот, кто в минуту грозной опасности дерзнет ядовитым дыханием раздуть пламя контрреволюции!.. Братья мусульмане! Я призываю вас вступить в ряды мужественных защитников крепости нашей революции, на стенах которой алеет кровь рабочих и солдат, павших в геройской борьбе за радости и счастье грядущих поколений!
За спиной комиссара вдруг появился мулла. Воздев руки к небу, он прокричал, заикаясь от волнения:
— В-вон из мечети, сын шайтана! Н-не смей произносить в этих святых стенах п-проклятые речи!
Но комиссар, отодвинув муллу плечом, как ни в чем не бывало продолжал.
— Я призываю вас, — гремел как колокол его низкий голос, — вступить в ряды мусульманской социалистической армии!
Мулла, ошалев от невероятного кощунства, потерял, последние остатки всякой благопристойности.
— Мусульмане! Единоверцы! — запричитал он, трясясь от гнева. — Долго еще вы будете сносить это глумление над нашей святыней? Гоните п-прочь этого нечестивца!
— Гнать его!
— Гнать отсюда! — послышались возбужденные, негедующие голоса.
И тут Абдулла не выдержал.
— Братья единоверцы! — крикнул он во весь голос. — Пусть комиссар говорит! Это наш, мусульманский комиссар!
Схватив за руки Махмута и Габдрахмана, он стал сбивчиво объяснять им:
— Что ж вы молчите? Это ведь он! Тот самый! Помните, я вам про него говорил? Это он самый и есть…
— Мусульманский комиссар? — спросил Махмут.
— Тот самый, который тебя спас? — догадался Габдрахман.
— Ну да! Я же говорю вам, это он!
— Пусть говорит! — громко крикнул Габдрахман. И в тот же миг его поддержали другие голоса:
— Пусть говорит!
— Говори, комиссар!
— Говори, Мулланур! Мы слушаем тебя!
Видно, здесь, в мечети, не один Абдулла знал оратора. Оказалось, звали даже, как его зовут.
Улыбаясь, Мулланур оглядел взбудораженную, шумную толпу и поднял руку, прося тишины.
— Друзья мои! Братья! — заговорил он, слегка понизив голос. — Сейчас вот здесь, на площади, мы начнем запись в мусульманскую социалистическую армию. Я верю, что вы все, как один человек, выразите желание вступить в ряды защитников нашей свободы.
Выждав минуту, он крикнул в толпу:
— Ну?.. Кто первый?.. Выходи! Я начинаю запись!
Абдулла оглянулся. Все стояли, не шелохнувшись.
Быть первым — ох как это нелегко! Но Абдулла все-таки решился. Расталкивая толпу, он вышел вперед:
— Записывай меня, комиссар!
И как же обрадовался он, увидав, как засияли глаза молодого комиссара.
— Пиши! — уже совсем уверенно крикнул он. — Абдулла Ахметов… А вы что же? — обернулся он к своим землякам. — Махмут! Габдрахман! Чего стоите? Это же наш комиссар, в нашу армию записывает!
И вот, расталкивая людей, вышел вперед Махмут. А за ним — Габдрахман.
— И меня запиши, комиссар!
И тут словно прорвало:
— И меня пиши тоже!
— И меня!..
Вечером сотрудники Центрального комиссариата по делам мусульман собрались вместе, чтобы подвести итоги сделанному за день. Формирование первых мусульманских социалистических отрядов повсюду шло хорошо. Трудящиеся мусульмане охотно записывались в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
— Завтра будем продолжать запись и начнем формирование первых батальонов, — закончил совещание Мулланур. — Руководителей Военного отдела прошу подумать о назначении командиров и комиссаров. Список кандидатур вручить мне завтра утром в восемь ноль-ноль.
5С утра Мулланур решил написать обращение к трудящимся мусульманам с призывом записываться добровольцами. Озаглавить он решил его так: «Обращение к мусульманскому революционному народу».
Однако дальше заглавия дело не пошло. Долго сидел он над чистым листом бумаги, покусывая карандаш: нужные слова не приходили. Обычно он писал легко, слова будто сами ложились на бумагу. Но тут словно заклинило. Мулланур чувствовал особую важность такого документа: каждое слово должно быть взвешено, тщательно продумано. Вот это повышенное чувство ответственности, вероятно, и парализовало его.
И вдруг представилась ему вчерашняя сцена в мечети. Ожили перед глазами лица напряженно слушающих его людей. Зазвучал в ушах голос Абдуллы: «Это наш человек! Пусть говорит!» И тот же голос, прокричавший с радостным упоением: «Записывай меня, комиссар!» И другие голоса, заглушающие и перебивающие друг друга: «И меня запиши!», «И меня!», «И меня тоже!»
