Николай Шуткин - «АВИАКАТАСТРОФЫ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ»
Для лошадей надо было сооружать в фюзеляже клетки, но доски слишком утяжеляли вес конструкции и о дальних рейсах думать было нечего. На обратный путь не хватило бы горючего.
Запас горючего в здешних краях являлся запасом жизни. Близость Охотского моря и сильнейшие морозы на суше создавали свой микроклимат, не поддающийся никакому прогнозированию. Запасные аэродромы располагались на удалении до 400 км и далее. Заправка под пробки в этих краях считалась нормой, а самолет АН-2 слыл экономичным и дешевым вездеходом. При полной заправке самолет мог лететь восемь часов без посадки, а то и все девять, имея на борту до полутора тонн груза. Это что-то значит! Самолет мог летать на колесном шасси, лыжах, поплавках и, образно говоря, мог садиться где попало. Стоимость одного часа полета была в несколько раз дешевле вертолета. Экспедиции смело прокладывали белые зимние дороги-зимники по всей тайге от Хабаровска, Комсомольска-на-Амуре, Алдана, Якутска. Частенько нам приходилось искать пропавшие колонны машин по всей безбрежной суровой тайге. Оказывать помощь попавшим в беду мужественным людям. Все мы занимались одним делом – укреплением устоев нашей Родины.
Лошади нужны были геологам для бурения шурфов. Без них обойтись было просто невозможно, но как доставить их на большие расстояния? Решили клетки заменить веревками, в крайнем случае применять оружие.
Взвесив все за и против, взлетели и взяли курс на запад над широкой долиной реки Уды. От устья реки Шевли с креном уходим вправо, отбросив за ненадобностью карту под сиденье и, как в песне «А мы идем по абрису…», улетаем за обрез карты на север. Теперь все внимание на левый берег реки, чтобы не промахнуть единственный домик геологов с «дикими» лошадьми.
Вскоре по дымку из трубы замечаем занесенный снегом маленький домишко. Определив направление ветра, заходим на посадку, на узенькую речку Лимну. Места для нашего АН-2 вполне достаточно. У лунки во льду воткнута пешня с развевающимся красным флагом. К лунке и подруливаем.
Геологи подтаскивают сходни в виде лесенки с поручнями и подводят двух приземистых лохматых лошадей белой масти с красными пятнами. Лошади добродушно смотрят на нас, не проявляя признаков беспокойства. Начали заводить их в самолет, а они уперлись в снег ногами и ни с места. Достаю из кармана сахар и подношу под нос белому мерину. Он смел с руки сахар губами и смело пошел за мной. Я пятился задом в фюзеляж говоря мерину самые нежные слова, какие только знал. Барон (так звали мерина) заглянув в фюзеляж, осмотрел его с привередливым видом и попятился назад.
– Толкайте его сюда, – кричу геологам.
– Он лягаться умеет, – отвечают они мне.
– Толкайте под зад, он смирный, – убеждаю их, позабыв, что они его знают.
Барон, вытягивая шею за сладостями, все-таки вошел в грузовую кабину. Подруга Барона побоялась остаться без друга, на удивление резво вбежала в самолет.
Загрузить двух лошадей в самолет за пятнадцать минут для нас было огромной радостью. Увязав «пассажиров» веревками, наказав сопровождающему стрелять в случае чего, только не в нас, взлетели и легли курсом на Удское.
Ветер свистел по широкой долине реки Уды в сторону моря и, словно щепку, нес наш самолетик мимо гор к Охотскому морю. Дверь пилотской кабины оставалась открытой для контроля за животными, но и они не оставили нас без внимания. Поняв, что зла им никто не желает, а в карманах пилотов водятся сладости, белый мерин просунул свою голову к нам в кабину, шлепнул губами по моей щеке (нашел друга!), и вопросительно уставился мне в глаза, словно хотел спросить: «Что ж ты, заманил в эту гремящую, пахнущую соляркой и другой гадостью железную клетку да позабыл кормить печеньем?».
– Без печенья, дорогой Барон, ты схрумкал. Больше нет, – говорю ему поглаживая по мордашке, а сам боюсь, как бы чего не натворил в кабине своей головой.
Мерин оказался на редкость любознательным и удивительно спокойным. До самого приземления изучал глазами мигающие лампочки, дрожащие стрелки приборов и ласково терся о мое плечо – видимо, хвалил за приятное путешествие.
После заруливания и выключения двигателя лошади выпрыгнули на свежий воздух и пошли жевать сено как ни в чем не бывало.
Погода стояла ясная, теплая по-мартовски. От белизны снега ломило в глазах. Мне понравилось летать с лошадьми – интересно и спокойно.
К самолету подбежал Золотой:
– Зачем лошадей выгрузили? Их надо везти на речку Авлаякан, – удивляется он.
– Почему же вы нас не предупредили? – спрашиваю я.
– Простите, но мы сами об этом только что узнали, – опомнился Золотев.
– Ваши лошадки весь наш НЗ слопали, – шутя обращаюсь к геологам.
– Вон мешки и ящик с печеньем и сахаром, берите сколько хотите, только отвезите их отсюда.
Беру пригоршню кусочков сахара и подхожу к Барону. Мерин, завидя сахар, трусцой направился ко мне, за ним последовала и Зорька. Не в пример иным пассажирам лошади культурно вошли в салон самолета. Взлетаем и направляемся к синеющим вершинам Джугджурского хребта.
Преодолев 160 км за 55 минут, наш самолет парил над горно-ледяным царством. Реки, бегущие с отрогов Джугджура, разлили свои воды по широким долинам, превратив мари в ровные ледовые просторы с вмерзшими в ледяной панцирь елями и березами, присыпанными серебристыми иголочками снега. Всюду виднелись следы зайцев и соболей, росомах и других незнакомых зверей. В такой безлюдной и богатой растительностью местности им не жизнь, а благодать.
С утра в этом районе летал Владимир Трутнев, опытнейший ас, а вон и его самолет стоит у кромки леса. В наушниках раздается его голос:
– Садитесь южнее наших следов, а то тут водичка надо льдом имеется! Тормоза примерзнут и чего доброго на нас нарулите!
– Понял вас, спасибо, – отвечаю Володе и захожу на посадку без всякого сомнения насчет безопасности приземления.
Останавливаемся метрах в трехстах от самолета Трутнева, и, пока второй пилот разбирается с лошадьми, я спешу к Трутневу уточнить дальнейший ход работы.
Трутнев был пилотом-инструктором, потому в таежных условиях не мешало лишний раз посоветоваться с опытным товарищем. Иду по свежему ледку, припорошенному снегом, опасаясь рухнуть в какой-нибудь провал, наслаждаясь красотой и тишиной. До слуха доносится отдаленное тявканье.
«Уж не почудилось ли в звенящей тишине?» – подумалось мне.
Всматриваюсь и вижу несущийся на меня черный клубок, появившийся из-за крутого поворота реки. Черный ком, приближаясь, расстилается по льду, превращаясь в видимых невооруженным глазом собак, больших и маленьких.
