Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности
— Ну, брат, тебе о таких вещах еще рано знать… А много будешь знать — состаришься.
Мы возвращались уже вечером, когда солнце заходило за вершины леса. Было еще совсем светло. Заря ярким пурпуром заливала небо, и в ней, как в крови, плавали нежно-розовые облака.
Было так тихо, что, казалось, все вокруг замерло в томлении. Пахло дурманящим ароматом сочных трав… Теперь в лесу уже почти никого не было. Лишь суетливые птицы, готовясь на ночлег, о чем-то звонкоголосо переговаривались.
Мы шли по той же лесной тропе, по которой пришли и сюда, в траве шуршали какие-то мелкие зверушки.
В станице, как всегда вечерами по воскресеньям, большое оживление. По улицам, поднимая пыль, бредут с пастбища сытые коровы, овцы и призывно блеющие козы. Девки и ребята с криками и смехом загоняют скотину по дворам. На завальнях и крылечках, беседуя о былых ратных делах и почти забытых походах, сидят седобородые старики. Ребятишки шумными ватагами бегают с одного конца улицы на другой.
К правлению стекаются молодые парни на гульбище. Вот, управившись со скотиной, подоив коров, скоро придут сюда девушки, и тогда здесь начнется бурное веселье. Сначала будут петь сладкие и тягучие, как мед, и буйные и хмельные, как забродившее вино, хватающие за душу песни, а затем начнутся под гармонь веселые пляски.
До чего ж хорошо поют у нас в станице парни и девушки!.. А пляшут!.. Посмотрели бы вы!
Мы проходим мимо куреня деда Карпо. На бревнах, у плетня, сидят старики и старухи. Увидев нас, дед Карпо вскакивает с бревна, бежит к нам.
— Ну, что, рыболовы, наловили? — спрашивает он.
Дядя открывает кошелку, и дед с любопытством заглядывает в нее.
— Ух ты! — изумляется он. — Вот это да!.. Доброй рыбины наловили. А щука-то какая!.. Ну, что ж, Никодим Митрич, зови, видно, на уху-то..
— Милости просим, — приглашает дядя.
— А что ж, придем со своей бабкой, — охотно отзывается старик на приглашение… — А ежели уж так, то, — хитро подмигивает дед, — и сороковочку могем принести с собой. Припрятана у меня там… Раздавим по стакашку.
Еду на войну
На запрос атамана из Новочеркасска ответили, что дядю надлежит отправить на пополнение в 30-й Донской казачий полк без коня и обмундирования. Там его снабдят всем необходимым.
Дня через три после этого, получив в правлении документы, дядя собрался в путь. У него оказались и попутчики — военный фельдшер Беликов и два казака, отправлявшиеся из отпуска в 30-й полк. Это дядю устраивало: веселее ехать.
Отъезд дяди Никодима меня сильно огорчил. За время его пребывания у нас мы с ним очень подружились.
Меня вдруг осенила мысль: «А что если мне поехать с дядей на войну?»
Убежать на фронт мне давно хотелось. В станице, в училище нашем, да и всюду, только и говорили, что о войне.
Бывало, прислушаешься к разговорам парней, чего только не услышишь: и о нашумевшем на всю Россию подвиге усть-медведицкого казака Кузьмы Крючкова, и о том, как два шестнадцатилетних казачонка в лихой атаке полонили взвод австрийцев, и о многом другом.
А тут, на грех, еще я увидел фотографический снимок отличившегося на войне мальчугана с двумя георгиевскими крестами и лычками унтер-офицера на погонах, напечатанный в журнале «Нива».
«А что я, хуже этого мальчишки, что ль? — размышлял я. — Может быть, еще и похрабрее его… Убегу на войну!.. Уеду обязательно с дядей…»
Открыто сказать дяде о своем намерении я не решался, так как наверняка знал, что он меня не возьмет. А вот тайно уехать, чтоб он меня не видел, это другое дело. Ну предположим, дядя сядет в один вагон, а я — в другой. Ведь это же замечательно. Когда будем подъезжать к фронту, я объявлюсь. Дяде тогда некуда будет деваться, и волей-неволей придется ему взять меня с собой.
Так я и сделал. Как только дядя, распрощавшись со всеми, уселся в телегу вместе с казаками, своими попутчиками, и поехал, я тотчас же принялся за дело. Я надел защитного цвета рубашку, которую мне недавно сшили, приделал к ней погоны, приберегаемые с давних пор. Фуражка у меня была с кокардой. Сунув в сумку кусок сала и хлеб, я побежал на станцию.
На вокзале, дожидаясь поезда, дядя сидел в ресторане; я спрятался на перроне.
Когда подошел поезд, я проследил за тем, в какой вагон сел дядя Никодим. И, переждав некоторое время, нырнул вслед за ним. Кондуктор, стоявший у вагона, даже не спросил у меня билета. В вагоне мне удалось залезть на самую верхнюю полку, куда обычно пассажиры ставят багаж.
До самого Киева никто меня не беспокоил.
В Киеве дядя со своими товарищами вышел из вагона. Сдав в камеру хранения багаж, казаки поехали куда-то на трамвае, наверное, осматривать город.
Я вскочил во второй трамвайный вагон.
Объехав город, казаки вернулись на вокзал и забрали из камеры хранения свой багаж. В переполненном солдатами зале ожидания они сели за стол, стали развязывать мешки. На столе появились яйца, курятина, сало, пирожки… У меня потекли слюнки. Никогда в жизни я не хотел так есть, как сейчас, свой запас я уже давно истребил. Я решил, что теперь уже можно показаться дяде.
Когда я предстал перед дядей, он от изумления даже откинулся на спинку дивана.
— Ты? — воскликнул он, пораженный. — Откуда? Как ты попал сюда?..
— Есть хочу, дядя, — вместо ответа сказал я.
— Садись! — подвинулся он на скамье, давая мне место.
Утолив голод, я рассказал, дяде, каким образом я попал сюда. Слушая меня, казаки качали головами, посмеивались.
— Удалец, нечего сказать, — заметил фельдшер Беликов.
— Ты что же это, в самом деле, что ли, хочешь попасть на фронт? — спросил дядя.
— Очень, — кивнул я. — Возьми меня с собой.
— А что ты будешь делать на фронте?
— Воевать, — храбро сказал я.
Казаки расхохотались.
— Вояка, — покачал головой дядя. — Ты думаешь, что это все так просто…
— Я все понимаю, — твердо заявил я. — Я не маленький. Мне уже скоро четырнадцать лет.
— Вот это дела, — усмехнулся дядя. — Но ты подумай, что я с тобой буду делать?.. Я и сам не знаю еще, что меня ожидает, а тут с тобой надо нянчиться…
— А тебе нечего со мной нянчиться, — возразил я. — Я сам по себе устроюсь… Мне б только добраться до фронта.
— Давай возьмем его, Никодим Митрич, — сказал фельдшер, — Я поговорю с военным врачом, мы заберем его в свой околоток. Будет у нас заместо санитара.
Вот так сказанул фельдшер! Разве я за этим с такими трудностями пробираюсь на фронт? Чудак! Я хочу совершить подвиг!
— Ну, ладно, поедем, — сказал дядя. — Там посмотрим, что с тобой делать, куда определить. Только так нельзя. Отец, наверно, беспокоится… Надо ему телеграмму послать, что ты со мной.
