Иван Стаднюк - Исповедь сталиниста
- Я уйду из хаты через нее, а вы скажите бабам, что никакой я не ворожей! Случайно все получилось! Я и с вами шутил! - Тут же кинулся в сени, а из сеней к хлевам и через огород к типографским машинам.
Хорошо, что в селе не знали меня в лицо. И хорошо еще, что старшина Дмитриев раньше времени не прослышал о "налете" женщин на дом секретариата, а то непременно собрал бы богатый "оброк".
22
Во время Корсунь-Шевченковской битвы, в которой участвовала наша 27-я армия, редакция "Мужества" располагалась в селе Лука. Страшные это были дни. Немецкая группировка, состоявшая из десяти дивизий, одной бригады, нескольких артиллерийских, танковых и инженерных частей, вначале была окружена не сплошным кольцом. Враг нащупывал разрывы и пробивался на юг, юго-запад, на север. Двенадцатого февраля у нас объявили тревогу: стало известно, что в направлении Луки движутся немецкие танки. Приказ был жестким: всеми наличными силами устроить танкам засаду. Нам еще придавалась трофейная рота. Об этом эпизоде впечатляюще рассказал Яков Ушеренко в АПНовской многотиражке 24 апреля 1975 года, в дни подготовки к тридцатилетию Победы. Но что мы, газетчики, полиграфисты, шофера и трофейщики, могли сделать, зарывшись в осевший снег с бутылками зажигательной жидкости, противопехотными гранатами, винтовками и автоматами? Этим слабосильным отрядиком командовал я с полным пониманием нашей беспомощности. Да и как было угадать, где пойдут танки?.. Слава Богу, они не появились вовсе. Потом мы узнали, что то был отвлекающий маневр немцев, а главный их удар наносился в направлении Лисянки с целью соединения со своими танковыми дивизиями, яростно атаковавшими наш внешний фронт. Но продвижение врага извне было приостановлено, а из "котла" он пробился в район Шендеровки, сократив расстояние к линии внешнего фронта до десяти - двенадцати километров. В эти дни наша 27-я армия была переподчинена командованию 2-го Украинского фронта. Она с 10 по 12 февраля отбивала в районе Шендеровки, Стеблево упорные, местами психические, атаки пехоты и танков неприятеля, который пытался прорваться через шендеровский коридор и соединиться со своими частями, атаковавшими из района Франковки и Бужанки.
Середина февраля... Погода была изменчивой: то резкая оттепель с туманами, то ударял морозец, создавая крепкий снежный наст. По нему, по насту, покинув место нашей засады, мы скатывались с увала, высоко поднимающегося над Лукой... Именно прочность наста спасла в эти дни от гибели Семена Глуховского, который из-под Шендеровки возвращался в редакцию напрямик по бездорожью, не подозревая, что шагает по минным полям.
А тем временем редакция "Мужества" оказалась в полной изоляции. Телефонная связь не работала. Мы не знали обстановки в войсках. О чем писать в передовых статьях, к чему призывать наших окопных читателей, какие давать "шапки"? Наши корреспонденты, находившиеся в районах боев, не давали о себе ничего знать.
Подполковник Ушеренко приказал мне "седлать" шофера Поберецкого и на его полуторке съездить в Баранье Поле, где находился командный пункт армии. Надо было хотя бы разыскать Сергея Сергеевича Смирнова, Семена Глуховского и побывать в политотделе. Впрочем, искать корреспондентов в боевых порядках войск, да еще во время жестоких боев, - дело безнадежное. Пути их были неисповедимы.
В Бараньем Поле зашел в политотдел. Инструктор информации майор Филин дал мне полистать политдонесения из дивизий за прошлый день. Читать их было страшновато: в донесениях виделись не бои, а мясорубка. И понял, что надо ехать в село Джурженцы - там оперативная группа командарма Трофименко, и кое-что, отражавшее ход боевой операции, можно узнать там.
Увиденное по пути в Джурженцы леденило кровь. Справа и слева от дороги, сколько видел глаз, вповалку лежали мертвые немцы, лошади, топорщились стволами искореженные и раздавленные пушки, темнели остовы сгоревших танков и грузовиков. Снег и проталины были черны от копоти... Действительно, война - самое кровавое слово. Это подтверждали каждый метр бугристой местности и дымящиеся в пожарищах села...
В воздухе было полное превосходство нашей авиации. По разбитым колеям растянулась вереница саней и машин. Не было привычной настороженности. Навстречу шли санитарные автобусы, ехали пароконные розвальни с ранеными. При въезде в Джурженцы (о, чудо!) я увидел "голосующего" на обочине дороги Сергея Смирнова. Шофер Поберецкий затормозил полуторку и окликнул его. Смирнов скорыми, широкими шагами обрадованно подошел к машине. Шапка-ушанка на нем не была подвязана, и ее поднятые "уши" болтались в такт шагам. Ремень с полевой сумкой и пистолетом на расстегнутой шинели сползли вниз. Во всем его виде проглядывал человек сугубо гражданского покроя.
- Зачем ты приперся сюда? - со смешком спросил у меня Сергей Сергеевич.
- За материалом.
- У меня полный блокнот этого добра!
- Ну, начальству показаться... Доложить...
- Поехали назад! Начальству не до нас... - Смирнов, став на колесо и ухватившись за борт кузова, легко перекинул свое долговязое тело в машину. С подножки грузовика я увидел, что Сергей Сергеевич тут же занялся делом: телефонным кабелем начал прикручивать оторвавшуюся подметку.
- Кругом полно убитых, - подсказал я ему. - Сними нужного размера сапоги. Зачем такие страдания?
- Не могу, - понуро ответил он. - Да и для моих ножищ долго искать придется.
Джурженцы были заполонены различными штабами. На окраине села огневые позиции артиллерии и минометов. Недалеко от узла связи замаскировались "катюши". Близился трагический для гитлеровских дивизий финал Корсунь-Шевченковской битвы, названной историей "вторым Сталинградом". Не вняли фашистские генералы предложениям нашего командования приказать немецкому воинству сложить оружие и понапрасну не проливать своей и нашей крови...
Воистину: когда слепнет дух, разум лишается силы...
* * *
Драматическое действие (по Гегелю) должно состоять из ряда подвижных и преемственных картин, в которых изображается борьба между живыми мирами, добивающимися противоположных целей. Сию верную формулу надо помнить каждому, кто пишет о войне. Но как ее придерживаться, если "драматическое действие" боевой операции полыхает на огромном пространстве, а ты находишься, в лучшем случае, на одном из тысяч огненных пятачков, пусть он и представляется тебе самым главным в сражении. Только фантазия да последующее обозрение поля боя могут помочь представить степень накала отгремевшей битвы и ее слагаемые. Именно в таком положении оказывались фронтовые газетчики: видели кусочек поля боя, кое-что постигали от старших командиров и генералов, оснащали свои статьи, корреспонденции эпизодами, рассказанными солдатами и сержантами. И все равно о проведенной операции в целом имели смутное представление.
