Сергей Фирсов - Николай II
Получив в наследство Российскую империю, Николай II вынужден был распутывать целый клубок социально-политических и экономических проблем, к чему готов не был. Что предпринял бы его отец, проживи он еще несколько лет, — можно только гадать, но обстоятельства сложились так, что его смерть совпала по времени с завершением старого и началом нового периода в жизни страны (хотя внешне все выглядело внушительно: монархия, сумевшая избежать войн, могла сосредоточить свое внимание на преимущественном решении внутренних проблем). Рубежом можно считать конец 1894-го, 1895 и 1896 годы. То было время совпадений нескольких процессов, развитие которых в конце концов преобразило всю политическую действительность.
В Россию входил капитал — крупная сила, появившаяся как-то неожиданно, вдруг. «Конечно, к 90-м годам в России существовал капитализм, но размеры громадного явления эта новая сила приобрела только в ходе небывалого промышленного подъема, начавшегося в 1895 году, — писал Ю. Б. Соловьев в книге „Самодержавие и дворянство в конце XIX века“. — Давая 9 процентов ежегодного прироста, русская промышленность обогнала по темпам развития все другие страны, оставив позади даже бурно растущую Америку. В течение нескольких лет Россия обзавелась базой тяжелой промышленности, построила Донбасс, совершила в целом громадный скачок в своем промышленном развитии, а капитал, и верно, стал значительной фигурой, сразу сформировавшись как финансовый капитал». Складывалась странная картина: бурный рост капитализма на фоне отсталого землевладения. Марксистские (по форме) характеристики, данные отечественным историком Ю. Б. Соловьевым еще в начале 1970-х годов, не должны нас пугать — они лишь фиксируют то положение, которое сложилось в России на заре последнего царствования. Важно отметить иное: говоря о внутренней политике власти, ученые пытались показать те противоречия, преодолеть которые в условиях самодержавной государственности было чрезвычайно сложно.
Действительно, развивая промышленность, власть старалась не допустить разрушения крестьянского общинного уклада и уничтожения сословного характера землевладения. Парадокс заключался в том, писал Ю. Б. Соловьев, что самодержавие боролось «с утверждающимся капиталистическим укладом в сфере политики», создавая «ему оранжерейные условия в области экономики», при этом ограничивая и стесняя развитие капитализма в деревне. В подобных условиях будущее поместного дворянства не вселяло оптимизма — «благородные» землевладельцы в большинстве своем не смогли приноровиться к новым методам хозяйствования, средства рационально использовать не умели и в итоге оказались заложниками мирового аграрного кризиса, низшая точка которого пришлась на 1893–1895 годы. Год от года диспропорция между промышленным и сельскохозяйственным производством увеличивалась. Мощный промышленный подъем 1893–1899 годов, с которым было тесно связано и железнодорожное строительство, стал доказательством этого непреложного факта.
На фоне промышленного роста, политические последствия которого только начинали определяться, Николай II должен был не столько продолжать, сколько развивать социально-экономическую политику своего отца и определять соответствующую ей идеологию. Однако необходимых знаний и опыта у молодого царя не имелось, разговоры о его неподготовленности в 1890-х годах получили широкое распространение (неслучайно еще в 1893 году ходили упорные слухи, что он не хочет царствовать и упрашивает Александра III не передавать ему скипетр). Такое отношение к царю, пишет В. С. Дякин, придавало значительное влияние «и другому фактору, давнему источнику беспокойства — общепризнанному ничтожеству, малокалиберности и просто некомпетентности лиц, составляющих правительственную среду». И хотя эта среда в 1890-е была вовсе не «ничтожной» и «малокалиберной», слухи делали свое дело, противопоставляя «власть» (олицетворенную монархом) и «общество» (обыкновенно ассоциируемое с земскими деятелями и представителями «свободных профессий»)…
Ко времени смерти Александра III политические симпатии его сына не были известны широким кругам русской общественности, он был «закрытой книгой» для тех, кто не видел в предшествовавшем царствовании исторических перспектив. То, что Николай II молод, внушало оптимизм, ведь молодость, как правило, не ассоциируется с идеями «консервации». Так думали многие, в том числе и Лев Николаевич Толстой. В том же 1894 году, вскоре после восшествия на престол Николая II, он начал писать рассказ-сказку с характерным названием — «Молодой царь». Это незавершенное произведение можно считать напутствием великого писателя последнему самодержцу России. Сюжет его прост: царь, только что вступивший на престол, решил, устав от трудов праведных, устроить себе в рождественский сочельник, вечером, отдых. Накануне он много работал с министрами: утвердил изменение пошлины на заграничные товары, поддержал продажу от казны вина и новый золотой заем, необходимый для конверсии, одобрил циркуляр о взыскании недоимок, указ о мерах пресечения сектантства и правила о призыве новобранцев. Наконец царь освободился, вернулся в свои покои и стал с нетерпением ждать прихода супруги. Однако пока ждал — уснул. Его разбудил некто — «он», кого царь ранее не знал.
По ходу рассказа становится понятно, что Толстой под видом этого неизвестного хотел показать Христа. Христос провел царя по различным местам, показав, к чему приводит исполнение его распоряжений, — к убийству на границе несчастных контрабандистов; к повальному пьянству в деревнях, где люди уже перестают быть людьми, теряя человеческий облик; к притеснениям неправославных христиан; к насилиям и смертям невинных в ссылках. После всего увиденного, проснувшись в слезах, молодой царь в первый раз «почувствовал всю ответственность, которая лежала на нем, и ужаснулся перед нею». В беспокойстве он вышел из своих покоев и в соседней комнате увидел старого друга своего отца. Тот попытался убедить его, что все не так уж плохо, что не надо преувеличивать собственную ответственность. «И ответственность на вас только одна — та, чтобы исполнять мужественно свое дело и держать ту власть, которая дана вам. Вы хотите добра вашим подданным, и Бог видит это, а то, что есть невольные ошибки, на это есть молитва, и Бог будет руководить и простит вас».
Услышав это, молодой царь обратился с вопросом к жене, а та не согласилась с царедворцем. Обрадовавшись сну, увиденному супругом, она («молодая женщина, воспитанная в свободной стране») признала, что ответственность, лежащая на царе, — ужасна. «Надо передать большую часть власти, которую ты не в силах прилагать, народу, его представителям, и оставить себе только высшую власть, которая дает общее направление делам». Завязался учтивый спор: с царицей не согласился царедворец. Но царь вскоре перестал слышать спор, внимая голосу «спутника в его сне». Тот убеждал царя, что он прежде всего человек, у которого помимо царских есть и человеческие обязанности, вечные — «обязанность человека перед Богом, обязанность перед своей душой, спасением ее и служения Богу, установлением в мире Его царства».
