Раиса Азарх - У великих истоков
Разъезд заметил нас. Верховые немного постояли, видно, посовещались, потом разбились на три группы. Одна поскакала наперерез машине, две с флангов — на обхват.
Вся ставка на мотор, выдержит ли он скорость?
Цок-цок-цок — это мой «льюис».
Цинь-цинь-о-цинь — это пули белых по машине.
Секунды прошли или часы?..
Мы проскочили. Под самым носом у коней! Кузов изрешечен, однако никого не задело. Кажется, и мой «льюис» не причинил врагу особых неприятностей.
Перед нами Карловка. Но что это? Почему одна за другой в небо взлетают ракеты? Чьи они?
* * *Что это были за ракеты, я узнала спустя три года, когда встретилась с В. М. Примаковым на сессии ВЦИКа в Москве.
Заслышав стрельбу, он, оказывается, послал на выручку нам отряд. Ракеты извещали, что мы прорвались. Сам Примаков ускакал в Лебяжье, наперерез врагу.
«Червонцы» задержали тогда белых почти на трое суток. Бились одни — пехота отходила под их прикрытием.
Глава пятая
Сибирь
На обороте мандата перечислены товарищи, отправляющиеся в далекий путь. Это руководящая группа бывшего Главсанупра, которая в полном составе отступила с Украины и послана теперь организовать санитарное дело в 5-й армии.
Когда начались переговоры о поездке, штаб 5-й армии был в Уфе. Сейчас наши перешли Уральские горы. У Челябинска произошло слияние 3-й и 5-й армий.
Где настигнем армию-победительницу — сказать трудно.
Вторую годовщину Октября празднуем в Москве.
В тесном клубе курских мастерских прощаемся с железнодорожниками:
— Крепите ряды! Держите наготове составы! Они помчатся через Сибирь…
На восток, в Сибирь. Многие из нас уроженцы Украины. Там сейчас лютует Деникин. Потому тяжело вместо юга двигаться в незнакомые земли.
— Вернемся через Японию, после мировой революции, морем в Одессу, — утешают себя товарищи и по глобусу намечают обратный маршрут.
Немного грустно. Но с нами жизнерадостный, объединяющий всех Артем. Партия послала его своим представителем в Башкирию, и до Уфы нам по дороге.
Хорошие люди, дружные товарищи подобрались в группе. В Москве к нам присоединилась Аня Васильева, которая прошла разведчицей украинские фронты.
С Артемом Яша Ярослав, харьковский подпольщик, освобожденный из тюрьмы Февральской революцией, и анархист Бедуин, работавший вместе с большевиками.
От Москвы до Рязани едем два дня, в Рязани стоим семь — впереди заносы.
Московские газеты, хотя и приходят с опозданием, заполнены волнующими новостями.
Дивизия червонных казаков вместе с Латышской дивизией осуществили головокружительный рейд в тылу противника и прорвались на Льгов. Это перелом. Мы наступаем.
В поезде праздник. Пишем письма на родину, надеемся — они дойдут уже на советскую Украину.
А Москва торопит: продвигайтесь скорее, вести из 5-й армии отчаянные, людей косит тиф, нет персонала, нужны руководители.
В поезде семьдесят пять врачей, столько же фельдшеров, много вспомогательного персонала. Всего человек триста.
Рязань позади.
Вагон начсанупра, сильно поврежденный под Конградом, удалось быстро починить в Киеве. Снаряды уничтожили два первых купе, но ходовые части уцелели. Сейчас там импровизированная кухня и канцелярия.
Артем, Бедуин, Ярослав — наши гости, они разместились в хирургическом отделении, заняли купе персонала.
Я чувствую себя как никогда счастливой: со мной мой Мурзик. В уголке вагона за перегородкой прикреплена к полу детская кроватка. Все по очереди с удовольствием возятся с малышом.
Случилось так, что отец Мурзика, Михаил Васильевич Крюков[14], пришел проводить нас перед отъездом из Москвы. К тому времени он стал уже коммунистом. Мне захотелось показать ему сына, который родился и вырос в такие трудные, грозные дни.
Малыш спал. Я разбудила его, закутала, вынесла на перрон. Мальчик равнодушно посмотрел на незнакомого чернобородого мужчину и задремал у меня на груди.
* * *В моей скромной походной библиотеке — Томас Мор, Кампанелла, Роберт Оуэн.
Артем берет томик Мора и начинает рассказывать собравшимся на вечернюю беседу товарищам (такие беседы стали у нас традицией) о великом утописте. Говорит с глубоким знанием предмета. Сведений, которыми он оперирует, не вычитаешь в популярной брошюре.
Я удивлена. Все мы считали Артема донбасским рабочим, блестящим практиком, талантливым организатором масс. Но откуда такое знание истории социальных наук? Такая эрудиция?
— Мы и в кружках и в тюрьмах проходили большую теоретическую подготовку, — словно прочитав мои мысли, с улыбкой говорит Артем. — А споры с меньшевиками, до зубов вооруженными теорией! Я ведь был профессиональным революционером, считался интеллигентом.
— Интеллигентом?
— Конечно. Как иначе назвать исключенного студента Высшего технического училища, арестованного чуть ли не сразу после приезда в Москву?
Незабываемые вечерние беседы! Ни один час нашего длительного пути не пропал даром.
* * *Стоим на маленькой станции. Здесь скопились десятки воинских эшелонов. Каждый с пометкой «боевая скорость», а на наш состав имеется даже мандат Ленина о внеочередном продвижении.
«Нет топлива». В этих двух словах красноречивый ответ на длинные речи комендантов поездов.
Артем обследует окрестности. В полутора километрах от станции находит заброшенные штабеля смерзшихся, занесенных снегом негодных шпал.
Организуем воскресник. Мобилизуем топоры, лопаты, весь наличный инструмент.
Под руководством Артема два дня разрывали кладбище шпал.
И вот уже поезд весело побежал по рельсам.
Снова начинаются заносы. Уже пятые сутки стоим у Бугульмы.
Артем обходит ближайшие деревни, беседует с крестьянами. Вся наша группа помогает ему.
Он уже организовал связь с Москвой. Сообщил Ильичу о злоупотреблениях в местном Совете, о необходимости перерайонировать части Пензенской губернии, тяготеющие к другому центру, о нужде в людях.
У нашего поезда появляются ходоки.
Старик крестьянин говорит Артему:
— В Москве власть настоящая, бедняцкая, а у нас богатейская. Пиши, мил друг, Ленину. Он разберется…
Артем пишет во все концы, получает ответы, мы разносим их по сельсоветам. Мне по молодости и неопытности казалось, что зря интересуется Артем всякими мелкими вопросами. Думалось, враг впереди… А он гнездился и в тылу, мешал работать, давил серую, забитую деревню. Только потом мне стало понятно, какую проницательность, какое глубокое понимание политической ситуации в стране проявил тогда наш старший товарищ.
