Павел Кузнецов - Дни боевые
Войска фронта предприняли несколько частных попыток прорвать "рамушeвский коридор" в его восточной части, но ни одна из них не увенчалась успехом. Противник не только сохранил за собой эту узкую полосу, связывавшую его с окруженной группировкой, но даже несколько раздвинул ее, доведя ширину "коридора" до двенадцати километров.
На Ловати шли главным образом мелкие бои с ограниченными целями. В начале лета гитлеровцы на нашем участке попробовали расширить "коридор". Их удары следовали по обоим берегам реки в северном направлении: от Рамушево на Редцы и от Ново-Рамушево на Александровку, Присморжье.
Однако начальный успех противника был быстро сведен на нет, а затем настойчивыми контратаками наши войска восстановили положение.
В этих первых летних боях с обеих сторон участвовало по нескольку дивизий, а в последующих боях чисто местного значения действовало уже не более полка - дивизии.
Фронтовые перегруппировки нашу дивизию не захватили, она осталась в обороне на своих прежних позициях на подступах к Борисово, только вошла в состав другой, 27-й армии, которой командовал генерал-майор Ф. П. Озеров.
* * *
К обшей нашей радости, после почти пятимесячного отсутствия в дивизию возвратился Карельский полк.
Все прекрасно понимали, что значит иметь во втором эшелоне целый полк. Возрастала наша сила, повышалась уверенность, особое значение приобретал маневр. Теперь можно было поочередно подменять полки первого эшелона, выводить их в тыл на учебу и на отдых.
Да и Карельский полк почувствовал себя совершенно по-другому, когда вновь занял свое место в родной дивизии.
Вместе с комиссаром мы утром навестили карельцев в районе их расположения.
Полк, построенный ротными колоннами, встретил нас на большой лесной поляне. Оркестр играл "Встречный" марш. На правом фланге гордо реяло боевое знамя. Хотя церемония торжественной встречи проходила по правилам мирного времени, но вокруг слишком многое напоминало о войне. И хмурый хвойный лес с перебитыми деревьями, и свежие воронки на зеленом ковре поляны, и клекот в небе вражеского корректировщика, прозванного солдатами "костылем", и гулкие недалекие разрывы, и сам поредевший полк - все говорило о суровых законах войны.
Когда в знак любви и уважения к карельцам я обнял и расцеловал их командира, над полком прокатилось дружное "ура".
Проходя вдоль строя, вижу знакомые лица. Останавливаюсь.
- Командир второй роты лейтенант Перепелкин! - четко представляется мне рослый командир с орденом на груди. - Узнаю вас, но не припомню, кем вы служили раньше.
- Старшим сержантом в батальоне Каширского. Был ранен под Лужно, лечился в госпитале. После госпиталя окончил курсы младших лейтенантов и снова служу в своем полку.
- Молодец! Хорошо воюешь, служба на пользу идет. Рад видеть тебя здоровым, к тому же в чине и при ордене, - говорю я, от всего сердца пожимая Перепелкину руку.
- Старший сержант Фалеев, командую взводом, - представляется другой.
- А-а. Фалеев! Очень рад! Где это мы с тобой виделись в последний раз?
- У вашего блиндажа, товарищ полковник, близ деревни Сосницы. Там меня и ранило.
- Помню, помню. Почему же ты не вернулся обратно в комендантский взвод?
- Из госпиталя попал в Карельский полк, а отсюда не отпустил командир полка. И так, говорит, людей мало.
По сравнению с другими полками в Карельском полкy сохранилась большая прослойка бывалых воинов, старых служак-дальневосточников. Это сразу бросается в глаза.
"Казалось бы, должно быть наоборот, - думал я. - Ведь карельцы понесли потерь больше, чем другие полки. В чем же дело?"
Командир полка подполковник Заикин разъясняет мне:
- Армия помогла. Она подсобрала всех наших из госпиталей и прислала в полк. Набралось более трехсот человек. Народ замечательный, лучшего и желать нельзя.
- Армия могла бы и не дать их.
- Конечно! Этим мы обязаны заботе генерала Берзарина, его отеческому отношению к полку.
- Генерал Берзарин вообще всегда был внимателен к нашей дивизии. Нам жалко было уходить из его армии.
- Ничего, товарищ полковник. Воина - широкая дорога, встретимся еще, говорит Заикии.
Полк прошел торжественным маршем.
Отпустив людей на отдых, мы с Воробьевым, сопровождаемые командиром и комиссаром полка, обошли расположение части.
Полк разместился налегке, как на дневке: шалаши и вырытые рядом щели. Глубоко врываться в грунт не позволяет подпочвенная вода. На краю поляны несколько старых полуземлянок, оставшихся еще от зимы. Теперь они заняты музыкантским взводом.
Заикин по пути рассказывает нам о том, как воевал полк, как мечтали бойцы снова влиться в родную дивизию, иметь соседями свои полки.
- Дали нам для обороны сначала десять километров, а потом растянули до двадцати, - говорит он. - А знаете, что значит для такого обессиленного полка, как наш, двадцать километров?
- Знаем, знаем, - подтверждает Воробьев, а я внимательно слушаю и присматриваюсь к Заикину. Ведь до этого я видел его лишь один раз, да и то ночью. Говорит и ведет он себя просто, ничего напускного. Мне нравится в нем эта простота.
- Растянулся полк в ниточку, затерялся в лесах и болотах, и если бы не железная дорога, служившая нам ориентиром, то и разыскать его было бы трудно. Даже освоившись с местностью, мы все время ходили ощупью, вот-вот, казалось, собьешься где-нибудь, да и угодишь прямо противнику в лапы. Сколько бессонных ночей провели, сколько переволновались! Не один раз немецкая разведка гуляла по нашим тылам, приходила в гости на командный пункт. Тяжеловато пришлось.
- Вы так до конца и оставались под Лычковом? - спросил я.
- Да. Лычково вначале находилось перед центром, а потом мы растягивались все более на запад, ближе к болоту Невий Мох.
- А за наступлением дивизии следили? - поинтересовался Воробьев.
- Еще бы, товарищ комиссар! Командующий сам распорядился, чтобы штаб информировал нас о действиях дивизии. Еженедельно получали о ней специальную сводку.
Мы заходили в шалаши, в которых располагались бойцы и командиры. Обращаясь к ним, Заикин каждого называл по фамилии и, представляя, давал боевую характеристику. Своей заботливостью о людях он во многом напоминал мне покойного Михеева. Да и полк полюбил Заикина не меньше, чем своего прежнего командира. Это чувствовалось по тому уважению, с каким относились к нему все. начиная от его ближайших помощников и кончая рядовым бойцом.
Обход полка мы закончили во второй половине дня. Надо было торопиться к себе.
Заикин очень просил пообедать в полку, но я, к сожалению, не мог этого сделать. Остался комиссар дивизии.
Когда я уезжал, полк продолжал свой праздничный отдых. На опушке царило веселое оживление. С минуты на минуту ожидали дивизионный ансамбль.
