Лев Славин - За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском
— Как ты попал сюда? Следствие уже было? Какое обвинение тебе предъявлено?
— Вообще-то дела мои неважны, — сказал Шварце. — Но один шанс у меня есть.
— Какой?
— Я ведь французский подданный. Вот об это царская администрация может сломать зубы.
— Ты ошибаешься, Бронек, у тебя не один, а два шанса.
— Почему? — удивился Шварце.
Тогда Домбровский рассказал ему о своем проекте. Шварце тотчас увлекся им. Инженер по профессии, он внес некоторые технические уточнения. И не только технические.
— Я, конечно, не военный, куда мне до тебя, Ярек, — сказал он, — но все же кое-какой боевой опыт у меня есть. В сорок восьмом году я сражался в Париже на баррикадах.
Ярослав снисходительно улыбнулся: Париж, баррикады, гражданская война во Франции — как все это далеко от реальной польской действительности… Мог ли он в ту минуту предполагать, что не пройдет и семи лет, как он, Домбровский, взойдет на баррикады Парижской коммуны и поведет за собой армию французских рабочих против буржуазии!
Снисходительная улыбка Ярослава задела Шварце. Он сказал несколько запальчиво:
— А кроме того, я прослушал уже недавно там же, в Париже, цикл лекций по военному искусству. Ты знаешь, кто нам читал их? Генерал Людвик Мерославский, у него там были военные курсы для польских эмигрантов.
Домбровский покачал головой:
— Знаешь, Бронек, не очень-то я верю в легионы Мерославского. Все это в военном смысле несолидно, а в политическом — сомнительно. Стоит только вспомнить его противодействие образованию союза польских и русских революционных сил, или его страх перед крестьянским движением, или его преклонение перед Наполеоном III! Но ты мне еще не рассказал, как тебя взяли.
Свисток надзирателя прервал их разговор. Прогулка кончилась. Друзьям повезло: их камеры в 10-м павильоне оказались рядом. Конечно, делу восстания против царизма был нанесен, быть может, один из самых чувствительных ударов, когда из него изъяли этих двух людей. А с другой стороны, Домбровский почувствовал себя увереннее от сознания, что рядом с ним сидит Бронислав Шварце, человек отважный и решительный, такого же героического склада, как и он сам.
Биография Шварце сложилась не совсем обыкновенно. Отец его, Юзеф Шварце, известный варшавский адвокат, был деятельным участником восстания 1830–1831 годов. Организатор нападения на арсенал, поручик повстанческого Мазурского полка Юзеф Шварце после провала восстания эмигрировал в Париж. Вот откуда у его сына Бронислава французское подданство. Окончив Ecole Centrale в Париже и получив диплом инженера, Бронислав Шварце строил железные дороги сначала в Австрии, а с апреля 1860 года — в России. Управление строительства Петербургско-Варшавской дороги находилось в Белостоке. Здесь-то Бронислав и связался с подпольным повстанческим движением и вместе с Врублевским организовал отряд.
Выдающаяся энергия Шварце, его искусство конспиратора, его революционный пыл обратили на себя внимание руководителей подполья, и в июле 1862 года он был введен в состав Центрального национального комитета. Домбровского, который тогда играл в комитете руководящую роль, сразу потянуло к Брониславу. Конечно, решающее значение имела близость, если не совпадение их политических взглядов. Несомненно, Домбровского пленял и революционный темперамент Шварце, и его талант организатора. Немало для этой завязавшейся дружбы значило и то, что Бронислав Шварце был другом Кеневича, Гейденрейха и Звеждовского, близких друзей Домбровского и активных деятелей повстанческого подполья.
Ярослав знал через Пелю, что после его ареста летом шестьдесят второго года фактическим руководителем подпольной работы стал Шварце. И вот он схвачен царскими жандармами.
Тревожное беспокойство владело обоими друзьями.
— Теперь, после наших арестов, — делился Домбровский своими мыслями с Брониславом на очередной прогулке, — когда руководство в Центральном национальном комитете перешло, очевидно, к Гиллеру и Авейде, я боюсь, что они свернут на умеренные компромиссные пути.
— Поздно! — сказал Шварце, который был настроен более оптимистично. — Их подталкивают низы организации, а они настроены радикально и непримиримо.
— Низы! Ты знаешь, как к ним относится Оскар Авейде. Я сам слышал, как он как-то сказал: «Наш заговор — это урод без головы с тысячами рук и ног». Слышишь? Урод! Так выразиться о народе!
Шварце перебил его:
— А меня, Ярек, беспокоят не столько эти двое — оба они люди вялые, и если не принесут пользы, то и не причинят особого вреда. А вот беды можно ожидать от Кароля Маевского. Это лакей аристократов. Они его заслали к нам в лагерь. Он ренегат по натуре. Язык у него хорошо привешен. Своей красивой псевдореволюционной болтовней он очаровал студентов-медиков и выскочил в «вожди». А кроме того, Ярек, он смертельно завидует твоей популярности.
Домбровский задумался. Он вспомнил заседание в городском комитете. Маевский высокопарно восклицал, обращаясь к нему: «Вы хотите создать польско-русский союз и этим дезорганизовать польское дело. Что за преступное легкомыслие? Втягивать русских в польские национальные дела! Отравлять нашу национальную идею домыслами Герцена и других славянских Гер… (тут Маевский сделал эффектную паузу и закончил) …остратов!»
— Но ведь Маевский как будто арестован? — спросил он. — Царские душегубы не щадят и своих.
— А хотя бы и так! — отмахнулся Шварце. — Значит, ему выгодно. У этого фрукта удивительное свойство: он попадает в цитадель всякий раз, когда это является для него лучшим выходом из положения.
Он взял Домбровского под руку и сказал:
— Я не смотрю на положение вещей так мрачно, как ты, Ярек. Не забудь, что в комитете остался Зыгмуит Падлевский.
— Вся надежда на него. Но справится ли он с этой компанией трусов?
— Ты их называешь трусами? Но ведь дело не только в их личных свойствах. Подобных им людей я видел, хоть и был тогда очень молод, и во Франции в сорок восьмом году. «Белые» и правое крыло «красных» материально заинтересованы в сохранении существующего порядка. Все, что они хотят, — это выторговать у царя более выгодные для себя привилегии, вроде шляхетской конституции и тому подобных мелких льгот. Нет, в Падлевском не сомневайся, Ярек. Программа прежняя, наша: наделение крестьян землей без выкупа, совместные действия с Петербургским комитетом «Земли и воли» и тесный союз с международной демократией, с Мадзини, с Гарибальди, с Герценом, с Бланки. Об этом мы и говорили с Зыгмунтом незадолго до моего ареста.
Домбровский тронул Шварце за плечо и сказал мягко:
