Давид Ортенберг - Июнь-декабрь сорок первого
Много героического, а вместе с тем и трагического повидал Симонов на Западном фронте в первый месяц войны: бесчисленные бомбежки немецкой авиацией наших войск, наших городов и сел; гибель наших бомбардировщиков, вынужденных порой летать на выполнение боевых заданий без прикрытия истребителей; отступление измотанной боями пехоты, не всегда достаточно организованное; толпы беженцев на дорогах, стариков, женщин и детей. Но особенно потрясла его душу уходившая из горящего города колонна слепых детей и взрослых...
Об этом Симонов напишет и тоже опубликует в "Красной звезде" свое знаменитое стихотворение "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...".
Неизгладимое впечатление оставила у него июльская поездка под Могилев, в 388-й полк 127-й стрелковой дивизии. Десятый день этот полк вел бои с фашистскими танками, но не отступил ни на шаг. Перед его окопами громоздились подбитые и сгоревшие вражеские машины. Симонов пересчитал их 39 единиц!
Запомнилась Симонову беседа с командиром полка полковником Кутеповым, о которой в дневнике писателя есть такая запись:
"Мы рассказали ему, что когда проезжали через мост, то не заметили там ни одной счетверенной установки и ни одной зенитки. Кутепов усмехнулся:
- Во-первых, если бы вы, проезжая через мост, сразу заметили пулеметы и зенитки, то это значило бы, что они плохо поставлены. А во-вторых... Тон, которым он сказал это "во-вторых", я, наверное, запомнил на всю жизнь. - Во-вторых, они действительно там не стоят. Зачем нам этот мост?
- Как зачем? А если придется через него обратно?
- Не придется, - сказал Кутепов. - Мы так уж решили между собой: что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы..."
* * *
Отзвук той беседы отчетливо прослушивается в стихотворениях Симонова, опубликованных в "Красной звезде". Тот же мотив, те же мысли и чувства, какие овладели их автором при посещении кутеповского полка:
Был Николай Терехин
Одним из таких ребят,
Которым легче погибнуть,
Чем отступать назад...
Учись, как нужно презирать
Опасности в бою.
И если надо - умирать
За родину свою.
И еще были здесь две строки, ставшие крылатыми:
У храбрых есть только бессмертие,
Смерти у храбрых нет...
Да, на всю жизнь запомнил Константин Симонов те трудные июльские дни сорок первого года в 388-м полку и его мужественного командира Семена Федоровича Кутепова. Некоторые черты духовного облика этого замечательного героя Великой Отечественной войны, и что особенно важно - героя ее первого, особенно тяжкого периода, нетрудно узнать в образе генерала Серпилина, главного героя столь полюбившейся нашему народу трилогии "Живые и мертвые".
И видимо, должно было так случиться, что спустя почти сорок лет, осенью 1979 года, прах Константина Михайловича Симонова, согласно его завещанию, был развеян именно на том самом бранном поле под Могилевом, где бесстрашно сражался и лег полк вместе со своим командиром Кутеповым и где молодой в ту пору писатель дал себе и времени клятву писать правду и только правду об этой войне с фашистами, войне, которая принесла так много страданий нашему народу и которая завершилась его великой, на все века, победой.
* * *
Наши корреспонденты прислали с Юго-Западного фронта пачку документов, принадлежавших некоему барону Куно фон Ольдергаузену, немецкому помещику, владельцу трех имений. Здесь и почтительные донесения управляющего имениями - о посевах, приплоде скота, откорме свиней. Здесь и личный дневник барона с разнообразными записями, сделанными во Франции, Венгрии, Румынии. Запись от 23 июня: "Выступил в поход". Надо понимать, что в этот день барон отправился в Советский Союз. А 30 июня он получил письмо от матери. Баронесса писала сыну:
"Какие замечательные успехи в России! Вы молодцы! Вы теперь вступили в плодоносные края, где, может быть, не встретите никакого сопротивления".
Все это легло в основу очередного выступления в "Красной звезде" Эренбурга с выразительным заголовком "Барон в поход собрался...".
Илья Григорьевич прокомментировал эти документы так:
"Барон думал, как его мамаша. Он ехал в автомобиле и прикидывал: здесь он выпустит своего гениального жеребца, здесь построит контору, здесь поселит батраков... Случилась небольшая заминка - 25 июля автомобиль, в котором ехал барон Куно фон Ольдергаузен, был замечен советскими стрелками. Барона застрелили, как простого смертного... Владелец трех поместий искал советской земли. Что ж, он получил свой надел!"
7 августа
Ночью был новый налет немецких бомбардировщиков на Москву. В сводке Совинформбюро указывается: "В ночь с 6 на 7 августа немецкие самолеты пытались совершить налет на Москву. Несколько эшелонов самолетов противника были рассеяны ночными истребителями и огнем зенитных батарей далеко от Москвы. Прорвавшиеся к городу одиночные самолеты сбросили зажигательные и фугасные бомбы. Возникшие пожары зданий быстро ликвидированы. Есть убитые и раненые. Военные объекты не пострадали.
По неполным данным сбито 8 немецких самолетов. Наши потери - один самолет. Летчик, протаранивший этим самолетом бомбардировщик противника, спасся на парашюте".
Налет ночной - значит, и таран ночной. К этому времени было уже несколько сообщений о воздушных таранах. Вчера, например, у нас напечатан репортаж о подвиге капитана Лебединского. На него напали три "хейнкеля". Он принял вызов - сам пошел в атаку и сбил одного. Но и его самолет получил повреждение. Была у Лебединского возможность спуститься на парашюте. Не спустился, потому что внизу - войска противника. Решил, что лучше погибнуть, нежели оказаться в плену у фашистов. Вновь пошел в атаку, протаранил второго "хейнкеля". Третий отвалил прочь. А Лебединский "потянул" свой поврежденный самолет к линии фронта и благополучно пересек ее, приземлился в расположении наших войск...
Да, таран становится почти обыденным явлением. Только не в ночное время. Этот ночной таран - первый. Кто же совершил его? Стали разыскивать героя. Нашли на подмосковном аэродроме в 67-м истребительном полку. Привезли в редакцию.
Вошел ко мне ясноглазый молодой человек. Тонкая и гибкая фигура; легкая, едва ли не мальчишеская походка. И еще, что отметил я про себя: он был спокоен. Совершенно спокоен! Ничто в его внешности и поведении не выдавало потрясения от пережитого минувшей ночью, когда он разрубил чуть ли не пополам немецкий бомбардировщик, отправив к праотцам экипаж - летчика, штурмана, стрелка-радиста и бортмеханика.
Браво вскинул руку к козырьку фуражки с голубым околышем. Доложил:
- Младший лейтенант Талалихин...
