Елена Морозова - Мария Антуанетта
«Вы покидаете короля на всю ночь, бросаете его в Версале, а сами, смешавшись с толпой, веселитесь вместе с парижским сбродом! Когда у вас наконец откроются глаза, вы сами придете в ужас… подумайте только, какое представление сложится у публики о ваших вкусах, о вашем рассудке…» — гневался на сестру Иосиф. Анонимный наблюдатель сообщал в Вену, что королева «часто не оказывает знаков внимания тем, кто вправе их от нее ожидать, а именно знатным вельможам и министрам, послам и министрам иностранных дворов, а также иностранным гостям, с которыми она не считает нужным даже перемолвиться словом». Она небрежно «обращается с королем, называет его бедняжкой (это слово время от времени слетало у нее с уст), считает, что может распоряжаться им по своему усмотрению и использовать его для своих личных целей. Король не располагает к себе, его манера вести себя далека от совершенства, он говорит плохо и мало, признает превосходство королевы и позволяет ей ясно это показывать. Она совершенно очевидно не любит его, да это было бы трудно, однако ей приятно сознавать, что он относится к ней снисходительно и даже почтительно, поэтому, несмотря на различие темпераментов, характеров и вкусов, они вполне ладят, чего и следовало желать. <…> Но у нее все отчетливее прослеживается стремление к абсолютной независимости. <…> Иных мыслей у нее, похоже, нет; помимо этого желания, она более ни о чем не думает, а то, как она использует свою независимость, подтверждает наши выводы, что она стремится только развлекаться или заниматься разными пустяками…». Наблюдатель, чей подробный отчет был переписан секретарем австрийского кабинета Пихлером, сообщал также, что когда королева «хочет угодить кому-либо, она действует необычайно ловко, но в целом похоже, что ее либо боятся, либо уважают, но не любят, хотя во всем, что касается чувств, во Франции нельзя ни в чем быть уверенным, ибо умы здесь готовы в любую минуту броситься из одной крайности в другую. <…> В сущности, вполне естественно, что, прибыв во Францию в очень юном возрасте, она приобрела тон и вкусы здешней нации, а потому ищет и находит удовольствие в посещении общества, которое в этой стране называют хорошей компанией. <…> Кажется, она еще не знает, что такое настоящая дружба, а ее предпочтения, до сей поры недолговременные, являются скорее привязанностями, как их именуют во Франции…».
Злые языки порождали новые сплетни, ядовитые перья сочиняли куплеты, в которых полоскали белье королевской семьи:
«Во дворце недород, —
рассуждает народ, —
королева-то как убивается.
Может, хер не встает?
Иль не хер, а фагот
В королевских кюлотах болтается?»
А мамаша Муши
на другое грешит,
мол, из хера вода выливается.
Растущее недовольство поведением сестры и явные нелады у нее в семье побудили Иосифа совершить наконец давно задуманную поездку в Версаль. С одной стороны, королева скучала по родным, а с другой — понимала, что брат беспощадно выскажет ей все, и скрыть от него свою личную жизнь ей не удастся. Она уже не раз получала от него нагоняй в письмах. Недоумевая, какова истинная причина приезда императора, Людовик писал Верженну: «Сейчас мы ничего не можем сделать, кроме как быть настороже, когда прибудет гость из Вены». А Мария Терезия напутствовала Мерси: «…легкомысленное и необдуманное поведение моей дочери по-прежнему вызывает беспокойство. Особую тревогу вызывают дурные подданные, которых она принимает в своем узком кругу. Вы можете рассказать об этом императору, однако скройте от него, что вы сообщили мне их имена; ему вы, бесспорно, можете назвать их, например, герцога де Лозена, графа Эстергази и прочих, поведав ему, сколь неподобающе их поведение и какие интриги они затевают, чтобы внушить моей дочери свои пагубные взгляды». Дочь также не осталась без наставлений: «…вы должны говорить с императором совершенно искренне обо всем, что касается короля, королевы, королевской семьи, министерства, двора, особо достойных людей, о стране и обо всем, что заслуживает внимания». В ответ Мария Антуанетта писала: «Моя дорогая матушка, я исполнена надежды вскоре увидеть брата. <…> Уверена, его приезд будет полезен всем; зная его скромность, я буду с ним совершенно откровенна. <…> Король также будет рад увидеть его и говорить с ним. <…> Я уверена, что знакомство короля с братом пойдет исключительно на благо общества». Убеждая всех, что приезд брата-императора сулит только радость и благость, Мария Антуанетта боролась с жившим в ней детским страхом вызвать недовольство старших. Ибо, когда она рассталась с братом, тот уже был императором, а она — всего лишь младшей сестрой. К тому же мягкостью Иосиф II отнюдь не отличался. Вот что писал о нем барон Гляйхен: «Он был очень энергичен, необычайно деятелен, и успевал более, чем иной человек на его месте; но в его активности был один недостаток — он суетился по мелочам, все время торопился, и действие у него иногда бежало впереди мысли. Он… был терпелив, когда ему противоречили; был добродушен, общителен, любезен со своим кругом, однако у него не было ни фаворитов, ни любовниц, ни любимых министров, которым бы он особенно доверял. Он много говорил, как было свойственно представителям его дома, однако приятно, складно, особенно в семейном кругу. <…> Его главным недостатком было отсутствие великодушия.
Он полагал, что если он всего себя посвятил государству, то и другие должны поступать так же. Он брал пример с Фридриха II и надеялся стать “дешевым монархом”». Как и Мария Антуанетта, Иосиф постоянно чувствовал себя под надзором Марии Терезии и понимал, что несмотря на императорский титул он все равно играет вторую роль при своей прославленной матери. Чтобы хоть как-то выделиться, он стал демонстративно презирать роскошь, избрал себе роль человеколюбивого и справедливого императора. Каждый свой скромный выход на улицы Вены в неприметном сером костюме он обставлял так, что все заранее знали, когда император инкогнито отправится кого-нибудь облагодетельствовать, знали и восхищались его скромностью — что и требовалось доказать. «Впрочем, — писал Мерси, — последнее письмо императора немного успокоило королеву, ибо в нем он пишет, что приезжает сюда не для того, чтобы высматривать и критиковать, а уж тем более не для того, чтобы поучать; единственная его цель — это повидать свою августейшую сестру». Мерси собирался повсюду сопровождать императора, однако все время пребывания Иосифа в Версале пролежал дома с сильнейшим приступом геморроя.
Император прибыл 18 апреля 1777 года инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. В простом костюме, он остановился в недорогой гостинице. Не желая обременять себя протоколом, он хотел быть свободным в своих передвижениях и поступках. Одни приветствовали позицию Иосифа, другие полагали, что таким поведением он выразил свое отрицательное отношение к удушающей версальской роскоши. Сочинили даже стишок, где говорилось, что граф Фалькенштейн «явил величие без роскоши, в то время как Версаль являет роскошь без величия». Но большинство при дворе лишь разводило руками: идеалом монарха для них по-прежнему являлся Людовик XIV, а значит, и окружавшая его роскошь и парадность.
