Фредерик Массон - Наполеон и женщины
Должны были заговорить политическія соображенія, чтобы Наполеонъ решился вмешаться; кокетство m-lle де Богарне позабавило его, онъ не прочь былъ поддразнить по этому случаю свою жену и даже зашелъ гораздо дальше, чемъ хотелъ, предоставляя молоденькой девушке неподобающій ей рангъ, окружая ея бракъ совершенно исключительной роскошью. Но онъ видитъ, что принцъ Баденскій начинаетъ раздражаться, а теперь, когда надвигается война съ Пруссіей, приходится держаться осторожно со всеми немецкими Принцами, которые могутъ быть союзниками или, по крайней мере, оказаться полезными своей осведомленностью.
Впрочемъ, куда можетъ завести его эта игра въ любовь, не соответствующая ни его достоинству, ни его возрасту, ни его темпераменту? Онъ никогда не собирался женить принца Баденскаго на своихъ объедкахъ; несомненно, онъ не затронулъ чести Стефаніи до ея замужества; не могъ бы онъ взять себе въ любовницы эту наследную принцессу, которая уже такъ величественно держитъ себя, неимоверно гордясь темъ, что онъ ее удочерилъ. Она становится лишней въ Париже, она можетъ быть полезна въ Карлсруэ, хотя бы для того, чтобы уравновешивать вліяніе маркграфини Людовикъ и всего этого маленькаго двора, враждебнаго Франціи.
Наполеонъ наскоро разследуетъ какую-то исторію съ перехваченными письмами, которыя показываютъ, какое дурное обращеніе ожидаетъ его пріемную дочь, и даже еще не получивъ удовлетворенія, торопитъ съ отъездомъ. Стефанія уезжаетъ очень огорченная, хотя и увозитъ съ собою трехъ подругь по пансіону – m-lle де Мако, m-lle Буржоли и m-lle Грюо. Только что прибыве въ Государство своего свекра, она пишетъ Императору: «Государь, каждый день, когда я остаюсь одна, я думаю о васъ. объ Императрице, обо всемъ, что мне дорого. Я переношусь во Францію, вижу себя подле васъ, и моя грусть доставляетъ мне даже удовольствіе». Наполеонъ отвечаетъ ей довольно строго, въ тоне совета, безъ малейшаго проявленія нежныхъ отеческихъ чувствъ: «Карлсруэ – прекрасный городъ… Будьте любезны съ избирателемъ, онъ вашъ отецъ… Любите вашего мужа, который заслуживаетъ этого своей привязанностью къ вамъ». Когда она, желая доставить ему удовольствіе, пишетъ, что ей хорошо въ Карлсруэ, онъ смягчается, называетъ ее своей дочеръю, но все же снова говоритъ о томъ, какъ она должна себя вести. Онъ становится любезенъ съ нею лишь тогда, когда наследный Принцъ проситъ взять его съ собою въ походъ и въ то же время сообщаетъ ему о беременности Стефаніи. «Я узнаю о васъ только добрыя вести, – пишетъ онъ. – Продолжайте же вести себя разумно и будьте добры со всеми». Онъ отправляетъ ей двухъ прекрасныхъ лошадей изъ своей конюшни, разрешаетъ ей пріехать въ Майнцъ къ Императрице и Гортензіии пробытъ съ ними то время, когда мужъ будетъ находиться въ арміи. Начиная съ этого момента, Наполеонъ почти въ каждомъ письме къ Жозефине, въ Майнцъ, посылаетъ поклоны Стефаніи, но делаетъ это между прочимъ, только потому, что она тамъ живетъ, безъ всякаго съ его стороны кокетства.
Въ 1807 г. Стефанія и ея мужъ получаютъ приглашеніе на празднества, устраиваемыя по случаю бракосочетанія Жерома съ Екатериной Вюртембергской; Стефанія спешитъ пріехать въ Парижъ. Но если она сохранила хоть какія-нибудь притязанія на сердце Наполеона, если она питаетъ еще какія-нибудь иллюзіи относительно своего удочеренія, происшедшаго только около года тому назадъ, относительно исключительнаго ранга, который такъ торжественно былъ ей тогда предоставленъ, – то какое разочарованіе ждетъ ее! Теперь ей отведено последнее место среди принцессъ; словно изъ милости фигурируетъ она среди Императорской Семьи. Теперь она – только одна изъ принцессъ германскаго Союза, и если бы здесь присутствовали германскія королевы, оне были бы впереди ея. Изъ милости ей даютъ складную скамеечку, тогда какъ принцессы, принадлежащія къ Семье, имеютъ стулья. Сначала она, повидимому, не замечаетъ своего паденія и съ удовольствіемъ позволяетъ Жерому, новому королю Вестфаліи, ухаживать за собой; но ея тетка делаетъ ей замечаніе, теперь она видитъ свое положеніе въ его истинномъ свете; она понимаетъ, что можетъ упрочить свое положеніе, только сблизившись съ мужемъ, и такъ влюбляетъ его въ себя, что онъ становится невыносимо ревнивымъ.
Во всякомъ случае, онъ будетъ ее защищать противъ коалиции родныхъ въ 1814 г., когда, после паденія Императора, отъ него начнутъ требовать, чтобы онъ разошелся съ нею, чтобы онъ удалилъ изъ Зерингенскаго дома этого ненужнаго свидетеля нарушенныхъ клятвъ, одно присутствіе котораго напоминаетъ о благодеяніяхъ, автора которыхъ такъ хотелось бы теперь забыть. Но не поэтому ли этотъ мужчина, такой здоровый, въ тридцать два года, вдругъ заболеваетъ, целый годъ чахнетъ и въ конце концовъ умираетъ въ непонятныхъ мученіяхъ въ 1818 г.?
И Стефанія не смогла сберечь ни одного сына изъ всехъ своихъ детей! Когда она теряетъ второго, или считаетъ его мертвымъ, она шлетъ Императору полный отчаянія крикъ: «Я была слишкомъ счастлива – я могла сказать Вашему Величеству, что у меня ребенокъ, просить его любить, оказывать ему покровительство; сынъ заставлялъ меня забывать о многахъ огорченіяхъ и былъ такъ необходимъ въ моемъ положеніи, обязанности котораго иногда очень тяжелы… Я должна была отказаться отъ всехъ моихъ надеждъ!..» Въ глубокій трауръ повергаетъ ее судъба, столь немилостивая къ ея сыновьямъ, оставляющая ей только дочерей, лишающая ея потомство, – обреченное изъ-за нея на политическое безплодіе, – права наследовать престолъ.
Но черезъ десять летъ после смерти Великаго Герцога, 26 мая 1828 г. между четырьмя и пятью часами вечера, на Нюренбергскомъ рынке одинъ буржуа встречаетъ молодого человека шестнадцати-семнадцати летъ, который твердитъ одну или две фразы на нижне-немецкомъ наречіи: Hoги этого юноши никогда неходили, его глаза никогда не видели солнечнаго света, его желудокъ не выноситъ никакой мясной пищи: такая атрофія органовъ могла быть вызвана только темъ, что онъ съ ранняго детства былъ лишенъ свободы и заключенъ въ темное помещеніе. Стефанія первая начинаетъ соображать, подсчитывать, сопоставлять даты: у нея создается убежденіе, что таинственный нюренбергскій незнакомецъ, которому дали имя Гаспара Гаузера, – ея сынъ, сынъ, котораго подменили мертвымъ ребенкомъ и который, будучи жертвой ненависти маркграфини Людовикъ и честолюбія графини Гохбергъ, въ теченіе шестнадцати летъ томился въ темноте въ наказаніе за то, что его мать – изъ семьи Наполеона. Но что можетъ сделать Стефанія?
Ея враги восторжествовали: одна царствуетъ; другая, осыпанная вместе съ своими потомками нежданными почестями, возвеличена настолько, что ея незаконнорожденному, въ лучшемъ случае, морганатическому потомству предстоитъ занять велико-герцогскій тронъ. Стефаніи остается только бояться за Гаспара Гаузера, оплакивать его, когда после трехъ неудачныхъ покушеній изъ-за угла, его, наконецъ, убиваютъ. Что это: одинъ изъ сладко баюкающихъ материнское сердце самообмановъ или одно изъ техъ откровеній, которыя лучше всякихъ полицейскихъ и судебныхъ разследованій освещаютъ иногда великое преступленіе? Какъ бы то ни было, но до своего последняго часа (она умерла 29 января 1860 г.) она уверяла техъ немногихъ французовъ, которыхъ принимала запросто у себя въ заброшенномъ Мангеймскомъ замке, что ея сынъ не умеръ, а былъ у нея похищенъ въ 1812 г. Она называла авторовъ преступленія и ихъ соумышленниковъ, разсказывала о своихъ предположеніяхъ и о своихъ мечтахъ. Некоторые немецкіе писатели пытались доказывать, что эта мать ошибалась: темъ лучше для царствующаго Баденскаго дома!
