Александр Довгаленко - Исповедь военнослужащего срочной службы
Ночью еще вчерашние «черпаки» устроили какой-то адский ритуал перевода себя в «деды», их через три подушким «дубасили» по заднице ниточкой, а под койкой лежал «молодой» и должен был громко орать, изображая крики от боли. Затем все новоиспеченные «деды» и «дембеля» жутко перепились и начали «ровнять» молодую поросль. Ведьмин шабаш нервно покурил бы в сторонке перед этим жутким ночным светопредставлением, которое прекратил своим появлением прибежавший на крики и грохот табуреток дежурный по полку. После чего все уснули.
В начале мая нас опять перевели в нашу родную, отремонтированную казарму. Осмотрев качество ремонта, я сильно удивился, на кой черт ее вообще нужно было ремонтировать? Кроме адского холода и жуткого запаха краски ничего особо не изменилось. Все сладкие песни о комнате психологической разгрузки, видеомагнитофонах и телевизорах так и остались песней, как этого и следовало ожидать. Спать по ночам приходилось под двумя одеялами, отопление выключили, а в апреле было довольно прохладно. В «отремонтированной» казарме дуло во все щели, все было заляпано побелкой, краской, короче, еще месяц пришлось потратить на приведение всего этого в порядок.
Появилось первое молодое пополнение. Меня и моего одногодку Климова из Архангельска назначили в команду обеспечения обстрела молодых. Климыч раздавал патроны, набивая их по 8 штук в рожки, а я с важным видом метил пробоины в мишенях и записывал в тетрадь результаты. С нами приехала еще толпа полковых прапоров и офицеров, человек 10–15. После того, как молодые отстрелялись, нам с Климычем выдали по рожку патронов и мы забавно постреляли по баночкам и бутылочкам. Господа офицеры раздали себе по два рожка и расстреляли экскаватор, стоящий на гарнизонной свалке рядом со стрельбищем, предварительно заслав туда на разведку бойца, чтобы убедиться, что там нет людей. Пули пробили стекла, кабину и трубки гидросистемы, после чего экскаватор как живой опустил ковш до самой земли, умирая. На следующий день гражданские, разравнивавшие этим агрегатом свалку, устроили жуткий скандал, но правды так и не доискались — военные умели хранить обет молчания.
К тому времени в эскадре, да и в полку у меня появились друзья. Оба были москвичи, Вовка и Стас. Оба уже были женаты, и с учетом этого обстоятельства переведены служить поближе к дому. Распространенный миф о том, как в войсках не любят москвичей и повсеместно их чмырят, мягко говоря, слегка преувеличен. Все зависит от характера и физических возможностей человека. Стас был существом мирным, избегал драк и до самого конца пытался урегулировать любую проблему мирным путем, за что неоднократно страдал. Вовка же напротив, при малейших признаков проявления неуважения к своей персоне сразу бил в бубен. Примечательно, что знакомство мое с Вовкой началось, как водится, с драки. Что-то мы там не то друг другу сказали, слово за слово — и понеслась. У меня не было шансов — Вовка имел какой-то там разряд по боксу и в драке разбирался гораздо лучше меня. Пропустив первую торпеду я, очертя голову, кинулся в контратаку, всю мощь вложив в удар возмездия, который пришелся точно в голову бедному Стасу, имевшему неосторожность полезть нас разнимать. К счастью, я не был Майклом Тайсоном, и Стас остался жив. Ввиду такого обстоятельства драка была прекращена, и мы занялись реанимацией Стаса. В тот же вечер я заступил в караул у знамени, а по возвращении Вован зазвал меня в курилку, где сообщил, что был не совсем прав в тот раз и предложил закорешиться. Воистину, хорошая дружба начинается с драки.
Были и другие ребята, с которыми у меня были нормальные отношения. Но наш стратегический блок с Вовкой и Стасом продержался вплоть до увольнения из славных рядов ВС. Я периодически наезжал к ним, когда бывал в Москве, но на данный момент телефоны и адреса их изменились, было бы здорово снова сконтачиться, возможно, прочитав эту писанину, они и откликнутся. Во всяком случае, хочется на это надеяться.
Вовке и Стасу пришла в голову замечательная идея — я ни разу не слышал ни о чем подобном. Они предлагали мне стать пайщиком-концессионером своей затеи со сьемом жилой комнаты у какой-нибудь бабульки — божьего одуванчика в частном секторе, в жилой зоне гарнизона. Вован к тому моменту был водилой у полкового начальника инженерной службы и мог свободно появляться где хотел. И такая бабулька была им найдена. У нее был деревянный одноэтажный дом, в котором она предложила нам комнату с условием, что мы пообещаем не водить туда блядей, не жрать водку и не барагозить. Мы заверили ее, что все будет в порядке, так оно и было, ну, разве что за исключением небольших доз алкоголя, которые мы себе иногда позволяли в нашем жилище. Комнатенка была маленькая, там имелся диван, трюмо с зеркалом и тумбочка. Здесь можно было хранить личные вещи, которые нельзя было держать в казарме, гражданскую одежку, жратву, деньги — все что угодно. Бабулька была от нас в восторге, особенно после того, как раздухарившийся Вован по доброте душевной порубал все колоды, в изобилии водившиеся на бабкином дворе на аккуратные дровишки и сложил их в поленницу. Иногда мы таскали доброй бабушке воду, помогали по хозяйству, если было свободное время. Платили мы за все это удовольствие тридцать или сорок рублей в месяц. На троих выходило терпимо, да и бабке какое-никакое подспорье. Туда можно было прийти после наряда отоспаться, чтобы не попасть под припашку в казарме, можно было свалить в самоход, предварительно переодевшись, много чего полезного сделала для нас идея Вовки и Стаса.
Единственным неудобством было то, что в доме в изобилии водились крысы — здоровенные пасюки, которые не боялись ни Бога ни самого черта. В нашем присутствии они вылезать стеснялись, лишь топотали как слоны под настилом пола, в полостях стен и над головой, а в наше отсутствие уничтожали любую жратву, не запертую в тумбочке. Один раз я с удивлением обнаружил прогрызенную насквозь и выпотрошенную жестяную банку тушенки, которую я забыл убрать в тумбочку. В другой раз эти твари сожрали тюбик зубной пасты вместе с фольгой. Наш проект держался в строжайшей тайне, хотя многие со временем и догадывались о нашей тайне, принятые меры конспирации позволили не засветить «хату» до самого дембеля. Кстати, я подобрал тогда достойную смену из младшего призыва, представил ребят бабульке и надеюсь, что наша точка хорошо им послужила.
Лето практически вступило в свои права. Было тепло, летом служба не казалась такой занудной и однообразной, работать на бетонке было почти удовольствием, поэтому я старался как можно чаще бывать на полетах. Соответственно и насмотрелся всякого. Это лето было богато на всевозможные авиационные происшествия. Счет открыл СУ-17 третьей эскадрильи, которого при посадке сложились почему-то не вставшие на замки основные стойки шасси. Поднимая снопы искр, самолет протер о бетон свой подвесной топливный бак, но не загорелся. Подлетевшие пожарные машины тут же залили его пеной, летчик отделался легким испугом. Далее эстафету подхватил АН-12 Тушинской транспортной эскадры — эти ребята сели с горящим четвертым двигателем, зрелище весьма впечатляющее — остановившийся зафлюгированный винт и шлейф черного дыма, волочащийся за самолетом, прямо как в кино про войну. Следующей отличилась наша славная вторая эскадра — наш МиГ-29 произвел касание на заторможенные основные стойки шасси. Основные пневматики тут же лопнули и самолет сточил магниевые диски примерно на треть, пока не остановился. Опять-таки, обошлось без жертв и разрушений. Первая эскадрилья тоже не осталась в стороне — экипаж су-27 «спарки» произвел героическую посадку на одном двигателе — на втором сработал пожарный датчик.
