Диего Марадона - Я - Эль Диего
Мы так играли ради этого! Нам столького это стоило! Кто только не желал нам провала, включая людей из правительства, кто только не крыл нас по матери, кто только не критиковал. Даже мексиканцы пошли против нас, празднуя голы немцев. Мы, латиноамериканцы, были гостями там, на «Ацтеке»! Никто так и не понял, что нашаи сила и наше единство, появились именно оттуда… И это придавало нам силы для дальнейшей борьбы, борьбы против всего. Так и должно было быть, разве нет? Раз уж это была моя команда! Сделанная с самого низа и против всех.
Для меня мундиаль в Мексике, самая большая моя радость во всей карьере, в действительности начался тремя годами раньше. Можно даже сказать, что он начался в тот самый момент, когда закончился предыдущий, в Испании, потому что мысль о реванше не оставляла меня с тех самых ужасных дней, но… В январе 1983 года случилось нечто очень важное; я был в Льорет дель Мар, на испанской Коста-Брава. Бездельничал, восстанавливался после проклятого гепатита, который не давал мне играть за «Барселону», под надзором Фернандо Синьорини и еще одного врача. Тут объявился Билардо, который стал новым главным тренером сборной Аргентины вместо Менотти. Он шел вместе с Цитершпиллером, от дома к пляжу… К нам.
Я готовился к тому, чтобы пробежаться, и Носач поздоровался со мной, поцеловал меня и спросил:
— У тебя есть комбинезон для меня?
Я дал ему один, и он сказал:
— Могу я с тобой пробежаться?
Первое, о чем я тогда подумал, было то же самое, что я чувствовал много раз на протяжении стольких лет нашего знакомства: «Этот мужик — сумасшедший, у него точно что-то не в порядке с головой…». Мы побегали немного, и когда вернулись, он спросил меня:
— Я хочу знать, как у тебя идут дела, и поделиться своими тренерскими планами относительно сборной, если тебя это интересует, конечно…
— Что?? Конечно… Будьте спокойны, в моем контракте с «Барселоной» черным по белому написано, что меня должны отпускать на отборочные матчи и любые другие, если у клуба в это время нет важных игр.
— И еще мне хотелось бы знать, есть ли у тебя экономические требования или что-то в этом роде?
— Экономические требования для того, чтобы играть за сборную?! Забудьте об этом, Карлос… Я никогда не делал и не буду делать проблемы из своего выступления за сборную.
— Хорошо, превосходно… Тогда хочу сказать тебе, если ты согласен, то ты будешь ее капитаном.
Я так и застыл на месте. «Ты — самый представительный из всех», — повторил он мне.
И я заплакал. Плача, я рассказал об этом Клаудии, моему старику. Всем. Капитан сборной. Я всегда мечтал о том, чтобы стать им. Представлять всех аргентинских футболистов, всех. Меня привлекала возможность стать капитаном. Однажды, в каком-то репортаже, я сказал, что хотел бы завершить свою карьеру капитаном сборной Аргентины. И тут же добавил, что я им стану, так как Пассарелла из-за возраста закончит с футболом раньше. Я был капитаном «Архентинос Хуниорс», молодежной сборной Аргентины, «Бока Хуниорс», и вот теперь — национальной сборной! И в каждой своей поездке, где бы я ни был — в Австрии или в Нью-Йорке — я всякий раз обязательно покупал капитанские повязки. И когда Билардо сообщил мне свою новость, Клаудия побежала искать те две сотни повязок, что ждали своего часа в ящике. Это была мечта — мечта, которая исполнялась на глазах, хотя я думал, что это случится позже. Мне было всего лишь 24 года, а в команде ведь еще был Пассарелла! Для меня он был образцом капитана, он был капитан, покровитель, номер один при Менотти, и я хотел быть капитаном, покровителем, номером один при Билардо! И я им стал… Не знаю, начал ли Пассарелла выражать свое недовольство по этому поводу, но для меня шанс стать капитаном был важнее, чем взаимоотношения с ним.
Первое, что я тогда предложил — это чтобы все осознали, что выступление за национальную сборную является самым важным на свете. Если мы должны были накручивать тысячи и тысячи километров — это надо было сделать; если играть по четыре матча в неделю — пожалуйста; жить в отелях, которые готовы развалиться на куски — смириться с этим… Все, все ради сборной, ради ее голубого и белого цветов. Это был образ мыслей, который я хотел донести до всех остальных.
Я не хочу выставлять себя в качестве примера, но я рассказываю все это для того, чтобы было понятно, что мы делали ради сборной. Все случилось в мае 1985 года, перед началом отборочных матчей к чемпионату мира в Мексике, когда я уже был игроком «Наполи». И хотя для меня важны все матчи в бело-голубой футболке, те товарищеские встречи с Парагваем и Чили имеют особую ценность по нескольким причинам. Во-первых, потому что это была моя презентация в команде Билардо, мое возвращение на аргентинские поля и в сборную после испанского мундиаля. Почти три года спустя! Последний матч за нее я провел 2 июля 1982 года против Бразилии, и с тех пор, как Носач принял сборную, он пробовал в ней ребят, выступавших в Аргентине. Сейчас это кажется довольно странным, но на протяжении трех лет я так ни разу и не примерил бело-голубую футболку. Но я был спокоен, потому что Билардо сразу же озвучил свои намерения, он ничего ни от кого не скрывал: в течение всего 1984 года он публично заявлял, что только одному игроку зарезервировано место в основном составе сборной — тому, кто был номером один в мире, ее символом, ее капитаном. И куда бы Билардо ни ехал — в Сингапур, в Китай, в Германию — его везде спрашивали обо мне. Там, в Германии, на пресс-конференции его спросили, поставит ли он меня в состав, и его опередил сидевший рядом Беккенбауэр: «Если он не поставит его, пусть лучше отдаст его мне».
И хотя я не играл за сборную в течение всего этого времени, я все равно незримо в ней присутствовал; посылал телеграммы перед каждым матчем, чтобы завести их, чтобы показать, что я тоже являюсь частью команды. Так я поступил, когда они совершали турне по Колумбии и Европе, которое началось через жопу, а закончилось просто восхитительно; и я ощущал себя рядом с ними.
Но, ладно, пришло время тех двух матчей, и я говорил, что они очень, очень важны, потому что после них нам оставалось только подготовиться к чемпионату мира в Мексике. Судя по тому, как я об этом рассказываю, все представляется легким и простым, но я тебя умоляю…
Дело в том, что тогда Антонио Матаррезе, президент Итальянской Федерации футбола, чинил нам всякие препоны: если мы уезжали в сборную, то только с разрешения итальянских клубов; иначе лига оставляла за собой право нас дисквалифицировать. На это я им ответил: «Что?! Даже Пертини не запретит мне улететь в Буэнос-Айрес!». Сандро Пертини был тогда президентом Италии…
