Анна Гагарина - Слово о сыне
Домой пришла, на сердце как-то неуютно. Случай вроде пустяковый, а тревожит, как заноза. Алексею Ивановичу рассказала. Он прежде успокоил:
— Нюра, ну что ты на такое внимание обращаешь? Небось другие-то ее одернули?
— Конечно.
Потом уж какое-то время прошло, он и говорит:
— Нюр! Ты бы это Юре рассказала. Имя-то не говори, не жалуйся. А пусть поймет, пусть знает.
И замолчал. Я тоже об этом же думала.
Когда Юра приехал, как бы между прочим пересказала. Он послушал, засмеялся:
— Воспитательное значение притчи понял. Не беспокойтесь! Я тоже не допущу такого, чтобы имя наше — как ты, мама, выразилась — трепали. Но... что у вас с хлебом?
Мы объясняем, а он построжал, брови сдвинул, говорить стал даже резче:
— Как это — очереди? Давно пекарня на ремонте? А что же мне ничего в исполкоме не сказали? Надо решать! Подождите!
Оделся. Ушел. Возвратился часа через два, улыбается:
— Ну вот, все в порядке. Я как-никак у вас депутат. Мне до всего дело.
Такие дела решал, а вот по дому помогать не удавалось. Бывало, только начнет какую-нибудь работу — забор поправлять, картошку сажать или копать, огурцы полоть или поливать — глядишь, кто-то из городских руководителей идет, вопросы важные нужно обсудить, Юра улыбнется:
— Мам! Освобожусь — помогу.
Но какое там — освобожусь! Идут и идут люди. Я вижу, ему домашними делами хочется заняться — физический труд он всегда любил, да другие заботы к себе требуют.
Нам не то обидно, что Юра не помог, а то, что побыть-то одним почти что не удавалось. Может, Юру такое положение тоже немного утомляло, только он никогда такого не сказал — ни словом, ни намеком. А кто приходил, никогда его неудовольствия не чувствовал, потому что не было его. Усталость, может, и была. Я думаю, Юра потому и к охоте пристрастился, что порой одному хотелось побыть. Ему как-то Алексей Иванович сказал, что охота — это вроде бы барство. Но Юра возразил:
— Подумать человеку тоже нужно. Природа к этому располагает.
Но эти замечания так, к слову. Юра приезжал обычно энергичный, подтянутый. Так и вижу: быстро выходит он из машины, несколько шагов, и он уже в доме. Глянешь — важный военный, улыбается — мой Юра, прежний: простой, ласковый, заботливый. А он уж подарки достает, да все нужное, желаемое. Значит, внимательный, присмотрелся, кто в чем нуждается, кто чего хочет,— отец, я, Зоя. А уж племянниц да племянника игрушками, сластями порадует.
Сам по дому, огороду ходит. Все обсмотрит, новое оценит, слово обязательно скажет:
— Абажур, мам, красивый. Или:
— Вот как Зоина клубника выросла, аи да ягоды!
А нам уж не терпится поговорить, о семье узнать, если он без Вали и девочек приезжал, о поездках послушать. Конечно, как каждой матери, угостить его хочется своим, домашним обедом.
Юра в дом пройдет — тут уж обычно вся семья собиралась, китель снимет, за стол сядет и эдак радостно-удивленно скажет:
— Щи! Ох, здорово как! Как я, мама, твои щи люблю!
Зоя накрывает, заметит:
— Между прочим, я их готовила.
— И твои всегда вкуснющие!
А мы уж расспрашивать начинаем. Половина времени уходила на рассказы о его поездках по свету. Раз он даже шутливо посетовал:
— Мало мне пресс-конференций за границей, так приходится родным отвечать на многочисленные вопросы.
Но вместе с тем не поделиться с нами он не мог. Был полон впечатлениями, мыслями, наблюдениями.
В скольких же странах он побывал! Финляндия, Англия, Польша, Куба, Канада, Венгрия, Индия, Цейлон, Афганистан, Египет, Гана, Либерия, Греция, Кипр, Австрия, Япония, Дания, Франция, Мексика, Швеция, Норвегия... Разные были встречи. Юра встречался и беседовал с рабочими, королями и королевами, студентами, журналистами, крестьянами, учеными, миллионерами, летчиками, артистами.
У нас никогда не возникал разговор о значении этих поездок. Но вот припоминается прежде всего, как Юра рассказывал об Австрии. Посетил он небольшой городок Маутхаузен, который сейчас известен миру тем, что возле находился фашистский концентрационный лагерь. В знак памяти, для предостережения всем людям сохранили это место. Высокая, сложенная из серого камня, обвитая колючей проволокой стена. В «лагерь смерти» привозили борцов против фашизма, и мало кто вышел живым из его ворот. Высятся сейчас там памятники погибшим. На большой мемориальной доске, установленной у ворот, выбит длинный перечень загубленных в лагере людей.
Юру так поразили тогда эти цифры горя, что он записал их, прочитал нам, рассказывая о лагере. С июня 1938 года по май 1945 года здесь было замучено фашистами 122 767 узников. Из них граждан СССР — 32 180 человек, поляков — 30 203, венгров — 12 923, югославов — 12 870, чехов — 4473, немцев-антифашистов — 1500, австрийцев-антифашистов — 235... От рук гитлеровских палачей тут погибло 8204 француза, 6502 испанца, 5750 итальянцев, 3700 греков, 742 бельгийца, 178 голландцев, 77 норвежцев, 34 американца, 19 жителей Люксембурга, 17 англичан. И еще 3160 человек, не имевших подданства. В этом лагере был зверски замучен видный советский ученый, генерал Д. М. Карбышев, не согласившийся ни за какие посулы продать свои знания гитлеровцам.
Тот Юрин рассказ мне как-то особенно запомнился. Сидели мы за столом: Юра, Алексей Иванович, я, Зоя — она ради Юриного приезда все домашние дела бросила, пришла. Конечно, тут же прискакали внуки — Тамара и Юрик. Сын говорил негромко, а как до описания издевательств фашистов над людьми дошел, голос его вовсе как бы прервался. Встал он, к окошку отошел... Я чувствовала, что ему виделись дни оккупации, издевательства фашистов над нашей семьей, над Бориской, над нашими соседями, над советскими людьми. Знала, что думалось ему об участи угнанных тогда в неволю Валентина и Зои.
Постоял немного, успокоился, сел рядом с Зоей и приобнял ее. Сурово, сдержанно произнес:
— Какое счастье, что наш народ выдюжил в этой ожесточенной борьбе с врагами человечества, что он наголову разгромил фашистов и тем самым дал нам, молодому поколению советских людей, возможность жить такой богатой творческой жизнью, летать в космос, строить коммунизм!
Юра не любил громких слов, стеснялся произносить их, но тут сказал:
— Я дал клятву, отдать все силы борьбе за мир. Все силы! Рассказать, доказать, что наша страна, от войны пострадавшая, делает все возможное, чтобы предотвратить новую войну.
Я поняла: Юрины поездки необходимы. Люди других стран убеждаются, как добра наша страна, если простой, очень простой человек становится героем. Что главное для нас — мир, коль даже военный летчик отдает себя для проведения научного дела. И еще... Только пусть никто не упрекает меня в нескромности, вывод этот не только мой.
