Алоис Цвайгер - Кровавое безумие Восточного фронта
Однажды ночью мы с товарищем напряженно прислушивались к тому, что происходит на позициях русских. Вдруг со стороны предполья послышался хруст, и мой друг прошептал мне: «Гельмут, там кто-то есть, ну-ка дай ракету!» Я вытащил ракетницу, зарядил и уже собрался выстрелить, но слишком рано нажал на спусковой крючок и ракета, пройдя вплотную к моему товарищу, угодила прямо в бруствер и загорелась ярким белым пламенем. Это счастье, что я не попал в своего товарища. При стрельбе я повредил мизинец, пошла кровь. На КП роты мне перевязали пострадавший палец. Лейтенант Вайс свел инцидент к несчастному случаю якобы при рытье окопов, потому что в противном случае мне без труда приписали бы членовредительство, а с этим у нас не шутили. Завшивленный, грязный, голодный и смертельно уставший, я поплелся в полевой госпиталь, где мне прочистили рану и зашили. В полевом госпитале у меня подскочила температура, и врачи направили меня на санитарном поезде в Тильзит[12] в Восточной Пруссии.
Санитарный поезд состоял из переделанных на скорую руку товарных вагонов с печным отоплением. На крупных станциях в вагоны заходили медсестры Красного Креста и приносили холодные и горячие напитки. Солдаты полевой жандармерии тоже не оставляли нас без внимания — искали среди нас солдат с легкими ранениями, их сразу же забирали, но вот меня просмотрели: я решил забраться в темный угол, где с головой накрылся шинелью. Было уже довольно холодно на севере России.
30 октября 1942 года меня доставили в резервный госпиталь в Тильзите, где наконец как подобает продезинфицировали рану, помыли в бане и выдали чистое нижнее белье. А потом я получил то, о чем давно мечтал: лег в нормальную, застеленную кровать, и тут же провалился в глубокий сон. В результате обследования выяснилось, что у меня начинается желтуха и волынская лихорадка.[13] Это заболевание было очень распространено в болотистых районах северной России. По утрам температура поднималась до 38°, к обеду было уже 39°, а вечером — 40°. Так продолжалось несколько дней, потом температура медленно поползла вниз, и меня отправили уже в рейх, в Вермсдорф в Саксонии, где я проходил дальнейшее лечение, выздоравливая в замке Хубертусбург.
Моим первым госпиталем стал дворец Хубертусбург под Лейпцигом, куда я был доставлен с желтухой и лихорадкой. Этот вид на Хубертусбург появился в период отпуска для выздоравливающих у нас дома за чертежным столом отца
«Россия 18.10.1942 г. (после прорыва из Демянского котла, или операции «Михаель»).
Дорогие родители!
В первых строках моего письма я хотел бы сердечно поблагодарить вас за ответ от 4.10.1942 г. Какая досада, что у меня постоянно меняются номера полевой почты, письма не поспевают за мной. Наверняка обозные все слопали. У меня совсем не осталось носков, они сгнивают прямо на ногах, потому что ноги вечно мокрые. Вместо портянок использую старое русское полотенце. Жду не дождусь посылочку с чем-нибудь вкусным. К чертям собачьим этот опостылевший голод. Приходится держать себя в руках, чтобы вообще не свихнуться от вечного голода и усталости. Днем и ночью то на пост; то на работы (обустройство позиций). Буду рад хоть корке хлеба, если пришлете. Вышлите, пожалуйста, в следующей посылке мои наручные часы, без них никак нельзя на посту. На посылке напишите: «в случае недоставки вернуть отправителю», чтобы ничего не пропало. Не сердитесь на меня, что я у вас столько всего сразу выклянчиваю. Но здесь действительно полнейшая нищета, это трудно себе представить, если сам не пережил. Два с половиной месяца я не стригся, лохмы отросли, как у девчонки. Скоро точно здесь окочурюсь».
Южнее озера Ильмень (Демянск)
Действующая армия, 23.12.1942 г.
Дорогой камрад Нойенбуш.
В предстоящем новом году рота желает Вам всего хорошего и скорейшего выздоровления.
Хайль Гитлер!
Лейтенант и командир роты Шварц.
4-й полк 22-й пулеметной роты.
Август—октябрь 1942 г.
Глава 6. Вторая переброска на север России в апреле 1943 г., теперь уже в качестве связного в роте самокатчиков 422-го пехотного полка, 126-й пехотной дивизии. Место дислокации: участок фронта к югу от озера Ильмень; прибытие в Утошкино 1.05.1943 г.Почти все мои новые товарищи были родом из Восточной Пруссии и лучшими солдатами. Командиром нашей роты был обер-лейтенант Антон Малиновски, он был удостоен Золотого Немецкого креста. Командирами взводов — опытные фронтовики, обер-фельдфебели Борхерт, Шульц и Ляйзе, к сожалению, они погибли в последующих крупномасштабных оборонительных сражениях за Синявинские высоты. Мои новые товарищи во взводе роты были крепкими ребятами, типичными восточными пруссаками. Нас, двоих новых связных из Рейнской области, полушутя окрестили «полуфранцузами». На КП 422-го пехотного полка мы добрались 1 мая 1943 г., когда еще лежал снег, а температура не поднималась выше минус двух градусов.
Когда мы отъезжали из Херфорда, солдатские невесты и родственники втыкали в дверные щели вагонов букеты сирени. Нет нужды объяснять, каково было у нас настроение в этот холод и под грохот артогня. Нас тут же погнали на передовую, ожидалось, что нас там раскидают по подразделениям. Погода понемногу улучшалась, но и за это пришлось расплачиваться: участились атаки русских штурмовиков — Ил-2. Данная позиция считалась самой сложной и одной из первых по числу потерь. Располагалась она южнее озера Ильмень на полностью заболоченном участке под названием «Грушевая топь», именно так он и обозначался на картах. Здесь уже не было возможности прорыть траншеи или землянки. Так что все ДОСы и блиндажи были надземными. Приходилось тщательно маскировать их срубленными еловыми ветками, которые русские часто поджигали снарядами. Сообщение между отдельными боевыми постами осуществлялось только по специальным решеткам, да и они часто уничтожались огнем противника или утопали в трясине. Наши оборонительные позиции регулярно подвергались интенсивному артиллерийскому обстрелу. Опаснее всего были русские танки и противотанковые орудия. Они били по нашим сооружениям прямой наводкой. Пока у меня еще оставалась пленка, я делал снимки переднего края обороны. Отец подарил мне перед вторым отъездом малоформатный фотоаппарат, он помещался в кармане френча. Часть фотографий служат доказательством тому, насколько интенсивным был огонь русской артиллерии. От прежнего леса остались только жерди, оголенные обрубки стволов. По ту сторону позиции, в тылу русских лес так и оставался.
По нашим подсчетам, на участок нашей роты (100 м в поперечнике) обрушивалось до 280 мин в час. Одно преимущество имела эта заболоченная местность: не все мины разрывались. Зато это достоинство с лихвой возмещалось муками от комарья. Целые тучи комаров изводили нас круглые сутки, единственным утешением нам служило то, что и русским от них ничуть не легче. Мы вечно ходили с опухшими от многочисленных укусов кистями рук. Лицо мы защищали выданными нам специальными противомоскитными сетками, надеваемыми под каску. В ушах постоянно стояло пронзительное жужжание. Стоило только усесться справить нужду, как тебя атаковали мириады насекомых. Чего они органически не выносили, так это табачного дыма, поэтому мы постоянно дымили в наших блиндажах.
