Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей
Близкая подруга Николаса была очень любезна, встретив меня в аэропорту и отвезя в Антверпен. Она дала мне ключи от только что отремонтированной квартиры и оставила в вестибюле, чтобы не мешать знакомству с новым местом жительства и живописным старым городом.
Войдя в просторную квартиру, отделанную в стиле ар-деко, я обнаружила, что единственным цветом был бежевый, во всех его мыслимых оттенках. Я тут же пожалела о том, что проигнорировала предложение Николаса взглянуть на наброски нового дизайна для этой квартиры, когда он меня об этом просил. Позже, почти через год после этих событий, во время литературного ужина в беседе с писателем и уважаемым американским неврологом Оливером Саксом, автором книги «Человек, который принял жену за шляпу», я поняла, что же такое дальтонизм. Николас видел мир не так, как все остальные. Моя светлая кожа, судя по всему, виделась ему в холодном белом цвете, как у трупа. Лестно, нечего сказать! Неудивительно, что он так просил меня отправиться в солярий.
– Я вижу только бежевый цвет, Жаклин, – говорил он мне.
Судя по всему, дизайнер принял его слова буквально. Находясь в квартире, я ощущала себя тонущей в большущей чашке кофе, причем рядом не было ни печенья, ни шоколадки, чтобы порадовать вкусовые рецепторы.
Меня ждал прекрасный город. Я влюбилась в родину великого Рубенса, в эту удивительную архитектуру. Пять дней я была предоставлена сама себе, и это дало мне возможность пройтись по узеньким улочкам, дойти до городской площади, зажатой между каменными стенами и средневековыми крышами. В древнем соборе я по обыкновению зажгла две свечи за детей. Этот храм стоял здесь уже не один век, и я слышала, как слова моей молитвы эхом отражались от его стен, смешиваясь со многими тысячами произнесенных до меня.
Я набрела на рынок и домой вернулась с охапкой длинноногих роз, несколькими сортами пряного сыра и корзинками свежей сладкой малины. Я наслаждалась отсутствием телевизора в квартире и возможностью сосредоточиться на своей книге и набегах на город. Я давно уже не баловала себя роскошью одиночества. Последние годы я все время была занята: либо на телевидении, либо с делами о похищении детей, либо собирая материал для книг. А все эти занятия требовали от меня общения с людьми. Мало того, в Австралии я не могла просто выйти из дома без того, чтобы меня не узнали и не заметили. Даже мысль о том, что я одна и мне ни с кем не надо разговаривать, приводила меня в состояние блаженства.
А потом я связалась с Полой и договорилась о том, что съезжу к ним, чтобы присоединиться к ней и Майклу во время ужина. Я села на поезд «Евростар» и взяла от вокзала такси до Челси. Старших девочек не было дома, поэтому у нас с Полой и Майклом было время поговорить перед ужином. Эта пара источала симпатию друг к другу, которая сквозила в каждом их движении. Они сидели на маленьком диванчике возле окна, а я завидовала их спокойным и расслабленным позам, когда они касались друг друга.
Это был странный вечер, заставивший меня почувствовать себя Алисой в Зазеркалье. Толпа папарацци, толкающих нас, пока мы пробирались в ресторан, общение с едва знакомыми людьми, которым хотелось урвать кусочек славы этой известной пары, стоило им только выйти за дверь своего дома. На следующий день, благополучно вернувшись в Антверпен, я размышляла о том, как дальше будет развиваться эта удивительная история. Я позвонила Энтони Уильямсу, моему наставнику и литературному агенту, жившему в Сиднее, и все ему рассказала.
– Пройди эту дорогу до конца, дорогая, – растягивая слова, произнес он. – Пройди до конца.
Глава 12
Галопом по Европам
Ненавижу, когда оценивают мою пригодность к чему бы то ни было. Тут же всплывают в памяти все детские страхи и комплексы, и я встаю в оборонительную стойку. Я не лошадь, чтобы мне смотрели в зубы.
За ужином с друзьями Николаса это ощущение появилось и быстро исчезло. Я оказалась в окружении новых хороших знакомых. Это была группа разномастных, но толерантных людей. Среди них был художник, редактор газеты, супружеская пара, в которой жена была сотрудником международной бухгалтерской фирмы, а муж – архитектором.
– Осторожнее с этим мужчиной! – пошутил один из них. – У него утомительная привычка избавляться от хороших женщин, стоит нам к ним привыкнуть.
Николаса этот комментарий скорее смутил, чем порадовал.
– Тише, – шепнула жена говорившего, потом добавила по-французски: – А то она сбежит, и нам придется проходить все это снова. А у нее есть мозги и манеры, слава богу!
Я продолжала улыбаться и сделала вид, что не поняла ее слов. Тактичность была неотъемлемой частью моего болезненного желания нравиться.
Правда, несколько позже ощущение беспокойства вернулось, когда в один из вечеров в ресторане возле набережной Антверпена Николас стал отпускать оскорбительные шутки в адрес сидевшей за соседним столом пары.
– Педерасты, – сказал Николас одному из своих приятелей, сопроводив высказывание гримасой. – Пошли отсюда.
Я жалею о том, что тогда оставила без внимания его тихое высказывание в компании. К счастью, мы остались за тем же столиком, но его слова отбросили тень на наши отношения. Николас оказался подвержен предрассудкам и гомофобии. У меня были друзья гомосексуалисты, и я не собиралась выслушивать оскорбления в их адрес от кого-либо, какие бы романтические отношения нас ни связывали.
Следующие несколько недель мой проект статьи о Поле и Майкле находился в режиме ожидания. Я пару раз с ними встречалась, и мы с Полой разговаривали по телефону. Она до странности часто мне звонила. Ее отношения с Майклом крепли, но злость на бывшего мужа не просто не проходила – она росла, вступала в противоречия с британским семейным законодательством. Я никак не могла понять, почему Пола так старается в чем-то обвинить Гелдофа, и пару раз едва успевала прикусить язык, когда настойчиво сравнивала его с моим бывшим мужем. Наконец я не выдержала и сказала ей, что ее страхи по поводу того, что Боб через суд отберет у нее детей, беспочвенны. Может быть, и я была наивна, но мне хотелось, чтобы она реальнее воспринимала жизнь.
– Пола, если вы с Майклом не палите из огнестрельного оружия и не бьете детей, то никто, ни британский суд, ни кто-либо другой, не сможет забрать у тебя детей. И я не думаю, что Боб, который пошел на такие уступки, чтобы его девочки жили в безопасном и знакомом им окружении, в своем доме, захочет сделать вам такую гадость. Никто не станет красть у тебя девочек, – закончила я с плохо скрытым раздражением, о котором тут же пожалела.
На другом конце провода воцарилось тяжелое молчание, и я уже ждала реплики, отсылающей меня в известном направлении. Но ее не последовало. Напротив, когда она снова заговорила, ее голос несколько минут казался спокойнее, но вскоре снова стал нервным. Закончила она разговор словами: