Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота
Учения закончены. Покрытые соленым потом корабли, возвращались на родную базу. Офицеры, получив поощрения тем, что не были наказаны, притупили к своему повседневному, расписанному по минутам труду: подъем, зарядка, завтрак, приборка малая, подъем флага, осмотр и проверка оружия и техники, занятия, приборка, обед, адмиральский час, построение, тренировка, учение, приборка, ужин, тренировки на боевых постах, вечерний час, проветривание палуб, личное время, отбой – личное время, украденное у сна. Редко – сход на берег. Еще реже – выходной. И снова по заколдованному кругу.
Глава 14
СТАРПОМ
Старший помощник командира Анатолий Антонович Самофал прибыл на крейсер на неделю позже меня. На смену ушедшему. Среднего роста, коренастый, улыбчивый, тонкий ценитель флотского юмора, дипломат с начальством и женщинами. Энергия в нем била через край. Этому способствовало звание мастера спорта по боксу и предшествующая служба на эскадренных миноносцах, которая, как известно на флоте, здорово закаляет. Знания и опыт, желание внести живую струю в традиционные формы флотского соперничества, сразу же обратили на себя внимание офицерского коллектива, почувствовавшего удила железной требовательности.
Понятие требовательности включает в себя единственное: добиться того, чтобы подчиненные выполняли свои обязанности по занимаемой должности, качественно и с высочайшей профессиональной компетенцией. Однако же, форм этой требовательности существует столько же, сколько существует начальников. Анатолий Антонович умел сочетать в себе внимание к мнению специалиста, даже если тот был в звании матроса, стремление выделить главное в решаемой проблеме из массы второстепенных деталей и ясность формулировок приказаний, отдаваемых на основе анализа обстановки.
Разносы в практике его работы были редки. Чаще – язвительная шутка, которая иногда была горше любого разноса для провинившегося.
Первая моя встреча со старшим помощником произошла в буфетной офицерской кают-компании, где “док” пытался ласково воспитывать в сознании нерадивых вестовых радение к службе.
– Лейтенант! Ты что здесь бушуешь? – спросил старпом, заглянув в буфетную.
– А вы на моем месте как поступили бы в подобной ситуации? – с вызовом спросил “док” у незнакомого капитана третьего ранга, указывая на гору грязной посуды и ветоши.
– Я бы взял ремень и высек непослушное дите по казенному месту.
Было непонятно, к кому относится рекомендуемая экзекуция – к матросам или ко мне.
Лейтенант был озадачен, однако желание внести ясность в ситуацию победило.
– Заместитель (по-флотски, зам) подобную меру воспитания считает не лучшей.
– Смею вас заверить, он наиболее действенна. Свое несогласие с данной формой воспитания можете выразить мне, прибыв в каюту №5 через 15 минут.
Капитан третьего ранга удалился. Каюта № 5 – каюта старшего помощника. Вот теперь я был еще и ошарашен. Избежавшие наказания вестовые многозначительно переглянулись.
Через 15 минут, морально настроившись на экзекуцию, я постучал в каюту старпома. Там уже сидели помощник по снабжению товарищ капитан третьего ранга Крепкий и помощник командира по строевой, отвечающий за общий порядок на корабле, капитан-лейтенант Духович.
– Товарищи офицеры, – начал старпом. – Я пригласил вас для того, чтобы поставить в известность о следующем. Наш юный друг в запале красноречия (он указал на меня) выразил в адрес организации корабельной службы массу претензий. Справедливых, как я нахожу. Действительно, содержание объектов продпищеблока, общее содержание корабля недопустимо безобразное. Посему: если мне еще раз придется услышать врачебный монолог подобного содержания, я вынужден буду “власть употребить”. Даю вам на наведение порядка сутки. Вы, лейтенант, проверите качество работы по всем не удовлетворяющим вас на сей момент объектам и доложите мне. Медицину на флоте надо уважать. Все, товарищи офицеры, идите. Вы, док, задержитесь на минутку.
Помощники, принявшие скипидарный компресс, удалились, чтобы передать свое неудовольствие, вернее, неудовольствие старшего помощника подчиненным офицерам и мичманам, которые, в свою очередь, будут счастливы передать его дальше.
Я напряженно ждал.
– Садитесь. Я хочу просить вас изложить мне свою теорию воспитания личного состава. Ваша ссылка на заместителя по вопросам применения ремня меня заинтересовала.
– Видите ли, товарищ капитан третьего ранга, в детстве ремень был довольно часто моим учителем, поэтому я и сказал, что “зам” считает его применение нецелесообразным. Но это не значит, что так считаю я. Хотя, возможно, я и ошибаюсь. Я не имею в виду ремень, как таковой. Это было бы довольно примитивно. Но все же применение мер только морального воздействия я, как врач, стоящий на материалистических позициях и довольно хорошо знакомый с учениями Павлова и Сеченова о высшей нервной деятельности, считаю явно недостаточным.
– Поясните свою мысль.
– Мы обязаны вырабатывать у личного состава автоматизм действий. Автоматизм – есть не что иное, как сумма условных рефлексов, закодированная в коре головного мозга и находящая свой выход посредством определенных движений при выполнении той или иной операции – во время тренировки или при ведении боя. Попытки выработать этот автоматизм только путем осознания матросом его необходимости, мне представляется проблематичной. Низкая сознательность, о которой мы говорим, обычная человеческая лень, укоренившаяся в мировоззрении определенной части приходящей к нам молодежи, не может быть сломана только посредством выговора или обсуждения на комсомольском собрании. Подобные меры часто разбиваются о безразличие наказуемого, его цинизм при оценке таких понятий, как долг, честь, любовь к Отечеству, требования присяги.
Примеров тому великое множество. В подобной ситуации в действие должен вступить закон, советский закон. Гуманный. Боязнь наказания в виде, например, принудительных работ или лишения свободы, было бы значительным и наиболее сильным фактором воспитания сознания нерадивого. А это, в свою очередь, стимулировало бы его к овладению требующимися от объекта воспитательного воздействия операций – вплоть до автоматического их закрепления в виде условных рефлексов.
В настоящее время командир отделения, имеющий право объявить выговор, практически лишен реальной власти. То же и старшина команды. Он не имеет права объявить матросу даже наряд на работы. Уставом это отменено. Вырвав из рук младшего командного звена ремень реальной юридической власти, возможности применения к рядовому составу мер принудительного характера, мы практически обезоружили старшин и, тем самым, лишились их. Звено младшего командного состава, обязанное нести основную нагрузку в деле обучения и воспитания матросов, выпало. И эту пустоту заполнить нечем, разве что взвалив обязанности старшины на лейтенанта. Лейтенант же не в состоянии выполнять качественно сразу две функции – функцию старшины и свою собственную. Равновесие в равенстве мер убеждения и принуждения у нас сдвинуто. В сторону убеждения. К чему это приводит – наглядно демонстрирует пример двух неудавшихся военных врачей. Оба свалились в пропасть. Я имею в виду Петрова и “Профессора”. Если бы к Петрову вовремя был применен закон, он не смог бы, по крайней мере, утащить за собой напарника.
